Красная перчатка - стр. 32
Я беру чашку. За последние три дня я, по-моему, вообще ничего не ел, только пил кофе. Должен уже, по идее, по стенам бегать. Наверное, именно поэтому я чуть не набросился на Захарова.
– Лила, иди обратно в зал. Я не… Не могу… – я качаю головой.
Я столько всего не могу. Например, рассказать ей правду о своих чувствах. Но и убедительно соврать сейчас тоже не получится.
Я так тебя хочу, сделал бы что угодно, чтобы тебя заполучить.
Пожалуйста, не позволяй мне.
– Мы же были друзьями. Даже если ты ничего больше ко мне не чувствуешь.
– Мы по-прежнему друзья, – повторяю я почти на автопилоте; как бы я хотел, чтобы это была правда.
– Ну и хорошо, – Лила присаживается рядом. – Тогда не злись на меня. Я не пытаюсь тебя охмурить, ничего подобного.
– Хм, то есть за свою добродетель можно не беспокоиться? – фыркаю я в ответ. – Ну, спасибо и на том.
Лила закатывает глаза.
– Нет, я понимаю, зачем ты пришла. Наверное, тебе приятно, что он мертв, – «После его смерти тебе спокойнее стало спать по ночам», – сказал Захаров. Нет, я не желаю так думать. – Теперь ты чувствуешь себя в безопасности.
Лила смотрит на меня с изумлением, словно поверить не может в услышанное, а потом смеется:
– Трудно снова стать девочкой – человеком с руками и ногами. Носить одежду, ходить в школу. Снова говорить. Иногда я чувствую…
– Что?
– Будто… Не знаю. Это же похороны твоего брата, мне следует спросить, что чувствуешь ты.
Я делаю большой глоток. Как кстати сейчас этот кофе.
– Вот уж о своих чувствах я бы сейчас меньше всего хотел рассказывать.
– Я умею утешать, – говорит Лила с едва заметной лукавой улыбкой.
– Эй, полегче, мы ведь бережем мою добродетель! Давай, ты что-то собиралась сказать.
Она задумчиво пинает стенку. У ее черных начищенных туфель открытые носки, и видно большие пальцы с накрашенными ярко-синим лаком ногтями.
– Ладно. Ты когда-нибудь по-настоящему злился? Будто вот-вот весь мир разнесешь в пух и прах, и все равно будет мало? Когда не знаешь, как успокоиться, и от этого пугаешься, но из-за страха только злишься еще больше?
– Я думал, мы договорились не обсуждать мои чувства.
Я стараюсь говорить беззаботно, потому что очень хорошо ее понимаю. Как будто Лила вслух выразила мои собственные мысли. Она уставилась в пол, уголки губ чуть поползли вверх.
– А я вовсе не их обсуждаю.
– Да.
– Иногда я ненавижу все на свете, – она смотрит на меня серьезно.
– Я тоже. Особенно сегодня. Даже не знаю, что я должен чувствовать. К Филипу. Ну, понимаешь, отношения у нас были не очень. Само собой. И я все вспоминаю. Стыдился ли Филип того, что сделал со мной? Может, именно поэтому он и не мог мне в глаза смотреть? Но ведь это Филип не желал меня прощать. Мы, можно сказать, сквитались. Ладно, не совсем сквитались, но все-таки. Но он упорно не признавал свою вину и меня считал врагом. Будто я перестал быть для него человеком. Братом.