Красавица и чудовища - стр. 21
Сейчас моя судьба зависит от него.
От решения Ворона. Медведь знает свои слабости, и знает, что нельзя полагаться на ярость и давать эмоциям вверх. Он зол из-за переговоров и из-за того, что шлюха-девственница, выбранная специально для них в этот вечер, похожа на прямую издевку. Скорей всего, Медведь уверен в том, что китайцы, которые стояли за этим, с самого начала знали, что не станут подписывать никакой договор. А потом и отдали им на растерзание меня.
Просто Медведь не знает о том, что выбранную для этого вечера элитную шлюху Луизу арестовали прямо накануне их прибытия в бордель. Но это никак не объясняет того, как для всех закончился этот вечер.
Возможно, срыв переговоров как-то связан с облавой ФБР, или федералы отменили операцию в последний момент, потому что узнали о несговорчивости китайцев. В любом случае, моя судьба решается здесь и сейчас, и я все равно не могу выдать себя. И честно ответить на все вопросы, которые читаются в скованных льдом глазах Ворона.
Дрожащими пальцами я поправляю кружево бюстгальтера, хотя бы ради собственного удобства. Прозрачный лиф все равно не скрывает моих сосков, которые все еще покалывает после жесткой ласки Медведя.
Ворон по-прежнему только смотрит на меня. Под силой этого взгляда я скрещиваю ноги и съеживаюсь. Все-таки эти мужчины изменились сильнее, чем я думала. А возможно они никогда и не были теми, за кого я их принимала. В четырнадцать я смотрела на мир иначе и, может быть, только сейчас пришло время увидеть этих мужчин такими, какими они были на самом деле.
— Как тебя зовут? — снова повторяет этот ненавистный вопрос Ворон.
— Я уже сказала.
— Как тебя на самом деле зовут?
Возможно, это проверка. Может быть, последний шанс. Но я не могу сказать правды.
— А что это изменит? — вскидываю я подбородок.
— То, что на твоем надгробии будет хотя бы твое настоящее имя, — усмехается Медведь.
Может, это и шутка. Но мне как-то не смешно.
Ворон тоже не улыбается.
— Ты же понимаешь, что мы тебя все равно вскроем.
В этой фразе столько двойного смысла, что аж тошно. Я поднимаюсь на свои фальшивые Лабутены с подкрашенной лаком для ногтей подошвой и выпрямляюсь.
Они остаются мужчинами, возбужденными к тому же мужчинами. Потому что их взгляды моментально сканируют мое тело и останавливаются между скрещенных бедер, которые я по-прежнему сжимаю слишком сильно, чтобы унять боль вперемешку с нелогичным возбуждением.
Я и не надеюсь, что скрестив ноги, утаю от них хоть что-нибудь. Для этого мне бы пригодились трусики, а так — воображение дорисует им все остальное.