Красавчик. Две столицы - стр. 37
Добрались до дома, уже когда смеркаться начало. А там картина маслом. Возле дома полно ротозеев и полицейских, и даже сам обер-полицмейстер Москвы Каверин ходит и на народ покрикивает.
– Павел Никитич! Что тут творится? – Спешился Брехт возле заметившего его и стоящего руки в боки главного полицейского Москвы.
– Да уж случилось. Много чего случилось. Что это вы устроили, Петр Христианович? Что делать-то мне теперь с вами? – И ведь не рисуется, на самом деле зол презело.
Князь Дербентский Петер вознес очи горе и потом покорно склонил голову.
– Понять и простить, ваше превосходительство.
– Ну, прощения у попов проси. Ах да, ты же басурманин. А вот понять не могу, почему ты мне не доложил о всех своих гостях?!
– Вона чё?! Еще кто-то пожаловал? – Блин блинский, да не царица ли Мариам пожаловала?
– Поражаешь ты меня, Петр Христианович. Тут такое творится, а ты невинную овечку из себя изображаешь.
– Павел Никитич, если что и сотворил противоправное, то только о благе государя и Отечества думая. Ладно, каюсь. А теперь расскажите, что случилось-то, а то даже не догадываюсь, с чего каяться начинать.
– Ты, многоженец проклятый, дурака-то не строй из себя! – Нет, не успокоился обер-полицмейстер.
– Многоженец? И почему толпа? Пришли посмотреть на многоженца? – Яснее ситуация не стала.
– А ты у первой жены спроси, – и кулаком погрозил на ворота крашеные.
– Всё! Павел Никитич, рассказывайте давайте по порядку! А то половину Москвы тут соберем. – А чего, он хан целый, может на простого полицейского прикрикнуть. Тем более, за ним стоят тридцать черкесских князей и знатных дворян, тоже уставших и злых.
– По порядку… Где тут порядок? Ладно. Днем… Нет, не так, вчера днем мы часть ваших гостей и абреков этих разместили у графа Шереметева во дворце. Среди них три женщины были восточные, в чадры укутанные. Ну их отдельно поселили с дворней. А там холоп один полез к одной под подол, получил, и завопили эти фурии, на крики вся дворня собралась, а тут абреки ваши прибежали и, недолго думая, руку холопу саблей отрубили. Дворня в крик, из окон ломиться стали, пятеро покалечились. Меня вызвали, а я-то на коронации. Побежал полицейский урядник Тихомиров Иван Ильич с десятком унтер-офицеров. Разбираться попробовали, но там гвалт, и этот бегает, выпучив глаза, с отрубленной кистью. В дом вломились, а там сорок абреков ваших с кинжалами и саблями. Сбежали, храбрецы, мать их. Потом полковник – товарищ мой – Зотов поехал порядок наводить. А там уже семеновцы, около роты. Еле утихомирил всех. А эти и говорят, толмач там нашелся, что они жены хана Дербента Петера. Коронация к этому-то времени закончилась, нашли меня и туда позвали. Арестовывать ваших горцев я не стал, кровушка бы полилась, да и конец бы пришел дворцу графа. Решил к вам девушек, жен этих ваших, сюда доставить от беды. Но не тут-то было. Не пускает меня жена ваша, говорит, что одна у вас, князь, жена, правда из-за ее плеча еще одна девица выглядывает. Так и не пустила, да еще чуть родимчик меня не хватил. Заглянул в щель забора, а там вы стоите, Петр Христианович, а она вас полотенцем хлещет и кричит, чтобы ворота не открывал. Слава богу, что тут вы подъехали, а то кругом у меня голова пошла. Что теперь скажете, Петр Христианович?