Ковчег - стр. 19
– Нет.
– Совсем-совсем?
– Ну, так…
– А почему?
– Не знаю.
– А я знаю!
– Почему?
– Дашь шаркунок, скажу!
– Ну и не говори!
– Ну ладно, так скажу! Это потому, что он не убежал с парнями. Да? Все-все рванули, он один остался. Да? Ты его за это и не любишь. Правда?
– Не знаю я, – задумчиво пробормотала Маша.
– Не любишь, я же вижу хорошо. А он симпотный, в комсомол вступил уже. Я его, наверное, люблю.
– Если «наверное», то не любишь. Любят не наверно, а наверняка.
– Я, может быть, наверняка? Откуда ты знаешь?
– Не любишь.
– Это почему это?
– Потому что «может быть». Не настоящее это у тебя. Просто потому что надо и хочется. А настоящего дождаться надо.
– Гадина ты, Маша! Я с тобой, как с человеком, а ты со мною, как свинья!
– Не обижайся ты, сама же начала.
– Гнида!
– Маруся, не ругайся.
– Гнида и есть.
– Маруся…
Не на шутку раззадорившись, Маня бегала между кроватями, размахивала руками, часто грозила пальчиком в сторону сидящей в постели подруги, словно решаясь на что-то. Наконец она выпалила:
– Я тогда тебе за это сейчас такое расскажу! Будешь знать! Не дождешься ты своего настоящего! Умер давно твой настоящий! Всё!
– Пашка?
– Вошка! Конечно, Пашка, кто еще? Не жди ты его. Не доехали они до фронта, все сгорели. Савич рассказала. Разбомбили товарняк прямо на станции, а в нем снаряды были. Вот они и сгорели. Все! Это, когда мы уже сюда приехали.
– И Паша?
– И Паша! Все.
В комнате повисла оглушающая тишина. Неожиданно побелевшая Маша убрала компресс на тумбочку, опустила руки к полу, сползла с кровати и свернулась на полу калачиком, уткнув лицо в коленки. Так делают собаки, ночуя на снегу. Маня попробовала что-то сказать, подойти к ней, но не сразу решилась. Потом все-таки приблизилась, подхватила под руки, уложила в постель.
– Паша сгорел! – пролепетала Маша.
– Я знаю.
– Почему?
– Война, – уверенно сказала Маня, накладывая компресс.
– А почему война? А почему Паша?
– Гадина Гитлер так захотел. Забоялся, что Пашка его убьет.
– Не в этом дело, Маняшка. Такое время в мире – война. Иногда все очень запутывается, и люди воюют.
– Чтобы распутать мир?
– Да, чтобы исправить мир войной. Чистят они его, уничтожают гадин и снова живут себе в ясном мире.
– Так Паша Гитлера и не убил. Жалко, не успел стать героем.
– Успел. Он уже был герой, когда поехал. Ох… Но его же уже нет…
– Нет.
– А кого мне ждать?
Рядом с ними, за стенкой, вновь заиграл патефон, звучало что-то танцевальное, модное, громкое, а в ответ ему откуда-то очень-очень издалека запела тихая мандолина.
Анна Смерчек
Счастье из семи букв
Пришел бы сейчас кто-нибудь и спросил: