Котик Бу-Бу - стр. 22
– А ну да, ты же у меня никогда на ночь не оставался. Сюда, сюда проходи, в гостевую комнату. Мы всегда её держим свободной. Понимаешь, многие друзья, подпив, остаются у нас до утра. – Фима опять принялся жонглировать словами в привычной для человека с языком без костей манере.
Фима отвёл Егора под конвоем пристального взгляда Ирмы в самую маленькую комнату в доме, по сути, клетушку, где стояла узкая кровать и тумбочка. Вот и все удобства. Перестилать постель Фима не решился. Он опасался, что свежее бельё гость замарает, но боялся показаться нескромным, жадным, меняя новые простыни на дырявые тряпки, которых не жалко.
С огромным облегчением Егор сел на коечку, попросив:
– Принеси мне перекись. Хлоргексидин. Бинты и таблеток антибиотиков. Водки.
– Хорошо. Но тебе в больницу надо.
– Не надо. Иголку и ниток принеси. Ирма ведь рукодельница? Нитки – лучше шёлковые.
– Как же иначе.
Фима ушёл, тихонько и осторожно закрыв за собой дверь. Егор сидел, тупо уставившись в стену, слушая, как в коридоре ожесточённо, намеренно приглушая голоса, спорили муж с женой. Потом Фима убежал, а за ним ушла жена.
Прошло пять минут, Фима принёс в гостевую всё, что от него требовали, плюс притащил таз с тёплой водой и чистое вафельное полотенце.
– Благодарю. А теперь, Фима, помоги мне снять футболку.
Ловко орудуя ножницами, как заправский портной, Фима помог избавиться от футболки, ставшей заскорузлой от крови. Егор, закусив нижнюю губу, страдал молча. Он представить себе не мог, что, снимая простую футболку, можно так мучиться. Когда Егор оказался обнажённым по пояс, по его коже текли реки пота, а из раны снова заструилась кровь.
– Иди, Фима. Дальше я сам.
– Может тебе помочь?
– Иди уже. Мне так легче будет.
Фима, поняв, что лишний, удалился из комнаты, передвигаясь почему-то на цыпочках. Из ложной деликатности, что ли? Ерунда. Сейчас не об этом следовало думать. Егор, скрутив полотенце в жгут, впился в рифлёную ткань зубами.
Нож Егор вытаскивал из груди осторожно, тянул медленно, останавливался через каждый показавшийся наружу окровавленный миллиметр стали, снова тянул, и опять останавливался. Перемещение лезвия в ране провоцировало не столько кровотечение, сколько отзывалось острой, дергающей, вырывающей с корнем нервы во всём теле болью.
Для того, чтобы освободиться от ножа потребовалось двадцать минут. Стоило ножу покинуть плоть и из горизонтально раззявленной щели пореза забил красный родничок. Несколько секунд и напор спал, родничок иссяк.
Рану Егор залил закипевшей белыми пузырями перекисью. Ненужная предосторожность: если бы кровь ринулась наружу, перекись бы не помогла. Дождавшись, когда шипение пошло на спад, он впрыснул внутрь себя, в мясо, четверть бутылочки хлоргексидина. Закинувшись таблетками, Егор замочил нитки искусственного шёлка в водке. Выбрав из набора иголок среднюю, приступил к вышивке по живому. Поддевая иглой края кожи раны, протыкал её, стягивал, и так накладывал швы до тех пор, пока не заштопал. Оставались бинты. Закончив, Егор ощутил зверскую усталость. Рана болела, но уже не так. Не саднила, а жгла. Не такое уж неприятное чувство, если сравнивать с тем, что было.