Кошки ходят поперек - стр. 46
Зучиха просто светилась от счастья.
– Объективное вменение[5] давно запрещено законом, – робко заявила правдолюбивая Зайончковская. – Вы же не знаете наверняка, что это он…
– Знаем, – твердо заявил Чепрятков. – А ты, Черпак С Ногами, молчи.
Зайончковская вспыхнула.
– Чепрятков, ты края-то соблюдай, – буркнул Антон Бич.
Антон симпатизировал Зайончковской, к тому же он тоже вроде бы собирался в будущем сделаться юристом.
– Спокойно, Антоша! – Чепрятков сделал примиряющий жест. – Мир-дружба, я тебя на следующей неделе пришибу. Что ты там пропищала, Зайончковская?
– У нас презумпция невиновности в Конституции записана, – сказала Зайончковская. – Никто не может быть наказан иначе как по решению суда…
– А я о чем, радость моя? Только по решению суда. Товарищеского суда – самого строгого, самого беспристрастного суда в мире! Давайте проголосуем!
Чепрятков принялся расхаживать между партами.
– Проголосуем и определим степень вины, – предложил Чепрятков. – Мы живем в демократическом обществе, в конце концов, а глас народа – глаз божий.
Чепрятков оглянулся на Зучиху. А она стояла себе, никаких эмоций.
– Вот и руководство одобряет, – заключил Чепрятков. – Легитимность есть.
– Но это же произвол… – продолжала сопротивляться Зайончковская. – Так нельзя…
– Милая Зайончковская, – сладко сказал Чепрятков. – Мы и так все знаем, что ты мечтаешь стать адвокатом и спасать невинно осужденных. Но, пожалуйста, сядь и помолчи. Составь прошение в Страсбургский суд по правам человека.
Чепрятков рассмеялся. Зайончковская уселась за парту и отвернулась.
– Итак, голосуем, – взмахнул руками Чепрятков. – Кто за то, чтобы назначить виновным Гобзикова, прошу поднять руки.
Руки поднялись.
– Ага, большинство, – удовлетворенно кивнул Чепрятков. – Воздержавшихся в расчет брать не будем, воздерживаться несерьезно. Теперь прошу проголосовать тех, кто против.
Я не ожидал, но несколько рук все-таки поднялось. Четыре.
Конечно же, против была староста Зайончковская. Я в этом не сомневался. Правовое государство да будет построено!
К моему удивлению, руку подняла Верка Халиулина. Она, наверное, Гобзикова просто пожалела, Верка всегда жалела бездомных животных, такая уж натура.
Третьей была Лара. Тут уж понятно. Она знала настоящего виновника, знала, что Гобзиков ни при чем, вот и проголосовала.
А четвертой вот Лазерова. Почему это сделала она, я понять не мог, девчоночья душа – потемки. Но Лазерова тоже не хотела назначать Гобзикова виновным. Себе я сказал, что это, наверное, материнский инстинкт. Достойное чувство.
Я не поднял, да. А что мне было делать? Если бы я поднял руку, то все бы меня заподозрили. Что это получается, час назад я, значит, с Гобзиковым подрался, а теперь его защищаю? Подозревать бы стали, а сейчас подозрения мне ни к чему.