Корабль дураков - стр. 103

– Если они хотят ее обокрасть, они заранее себя выдадут своим поведением, – сказала Дженни. – Вон тот, которого зовут Пепе, глаз не сводит с ее жемчугов. И знаешь, я его не осуждаю – посмотри, Дэвид, лапочка, правда, жемчуга прелестные?

– С виду недурны, – сказал Дэвид. – Но может быть, это и грошовая подделка, я все равно не разберу. В жизни не видел близко настоящей жемчужины.

– Лапочка, ты так говоришь, как будто вырос в ужасной бедности. Это правда?

– Еще бы, черт возьми.

– Ну согласись хотя бы, что жемчуг у нее красивый. в – Не знаю, не уверен, – сказал Дэвид. – Я ослеплен предубеждением против людей, которые могут покупать такие побрякушки. Возможно, ее жемчуга великолепны. Мне наплевать.

– Очень великодушно с твоей стороны хоть на это согласиться, – сказала Дженни. – Настоящее великодушие.

– Наверно, мне эти жемчуга больше понравились бы, если б я знал, что они поддельные, – лениво промолвил Дэвид, разговор ему уже наскучил.

– Правильно, лапочка! – Дженни вдруг развеселилась. – Это как раз в твоем духе. Может быть, тебе и кукла, набитая опилками, больше по вкусу, чем живая женщина? А вот мне и ты нравишься, и настоящий жемчуг тоже. Очень странно, просто даже непонятно, правда?

Она улыбнулась Дэвиду, лицо ее, преображенное улыбкой, удивительно похорошело, и он ответил нежной улыбкой. Они залюбовались друг другом.

– Так ты считаешь, что я – подделка? – спросил Дэвид.

– А может быть, она вовсе их не покупала, – сказала Дженни. – Может быть, они к ней перешли по наследству, или это ей любовник подарил.

– Может быть, – сказал Дэвид, и оба замолчали, спокойные и довольные.

Сидя за капитанским столом, фрау Гуттен заметила, что муж ничего не ест; он еле ковырял ножом и лишь для приличия изредка подносил к губам почти пустую вилку. Напряженное лицо его побледнело, на лбу выступила испарина. Ленивая волна застольной беседы докатилась до него, помедлила, не получив отклика, и потекла дальше по кругу, подхваченная его соседом с другой стороны. Посреди трапезы, которая доставляла ей истинное удовольствие, фрау Гуттен ощутила внезапную досаду на мужа: такой здравомыслящий, когда надо рассуждать за других, такой мудрый и проницательный в вопросах отвлеченных, он упрям и капризен, как дитя малое, когда надо подумать о себе. Два часа назад он с ее помощью еле дошел до каюты, позволил уложить себя и прикладывать к голове холодные примочки и, уступая временной слабости, пообещал жене, что будет лежать смирно и даст за собой поухаживать, пока не оправится.

А потом без всякого предупреждения отбросил мокрое полотенце, сел на постели и громко, воинственно заявил: