Копенгагенский разгром. Приключения графа Воленского - стр. 19
– Николь! Шевелись! Шевелись давай! – повторила дама.
Девушка опустила голову и быстро прошла в глубину дома. Я слегка посторонился, и синее платье из тарлатана5 мимолетно коснулось моей руки. Ее госпожа заметила меня и, выдав лучезарную улыбку, воскликнула:
– Ах, простите! Я не видела вас! Эти слуги бывают такими несносными! Вы, должно быть, граф Воленс?
Не успел я поправить ее, как из-за спины раздался ироничный голос Новосильцева:
– Воленс-Ноленс!
– А я виконтесса Элен де Понсе, – щебетала дама. – Граф Саймон сказал, что вы отвезете меня в Россию. Это очень мило с вашей стороны!
Она подала мне руку, я коснулся губами ее запястья. Дама пошла вперед, увлекая меня за собой.
– Здравствуйте, мистер Николя, – поприветствовала она Новосильцева.
– Доброе утро, мисс Элен, – ответствовал он и, повернувшись ко мне, спросил: – Что-то случилось? Вы как-то странно выглядите!
– Нет-нет, ничего, – поспешно ответил я.
А виконтесса де Понсе смерила меня торжествующим взглядом. Похоже, эта напыщенная гусыня решила, что я сражен ее чарами!
Она расположилась в кресле, откуда-то явился черный кот, которого накануне едва не пришиб мосье Каню. Животное потерлось мордой о ноги виконтессы, и она взяла его на руки.
– Нуар, Нуар, – проворковала виконтесса и, взглянув на меня, спросила: – Скажите, граф, в чем заключается ваша миссия?
– Я должен предотвратить войну, – сказал я с некоторым сарказмом.
– Да? – Виконтесса несколько растерялась. – А как вам погода?
– Погода? – переспросил я и, бросив взгляд на Новосильцева, ответил: – В России удушливая, а здесь отвратительная.
– Знаете, граф, – доверительным тоном произнесла виконтесса, – в Англии на вопросы о погоде принято отвечать «fine, very fine6».
– Благодарю за подсказку, – промолвил я, – но, полагаю, вам нужнее изучить российские обычаи, чем мне английские.
– Я слышала, что с вашим другом случилось несчастье, – неожиданно серьезным тоном сказала мадемуазель де Понсе.
– Его убили, – ответил я.
На лице виконтессы де Понсе ни единый мускул не дрогнул. Впрочем, чего я ждал от женщины, родителей которой гильотинировали!
– Не могу простить себя, – добавил я. – Это была моя вина.
– Ваша?! – изумилась она.
– Именно. – Я кивнул. – На подъезде к Лондону на нас напали грабители. Я настоял на том, чтобы дать им отпор. Одному из них я прострелил руку.
Виконтесса посмотрела на меня с изумлением и даже отчасти с возмущением, словно полагала, что такой человек, как я, никак не мог сразиться с разбойниками, и теперь обманываю ее. Я и сам удивился тому, что присвоил заслугу Феклистова. И зачем? Какое мне дело до этой напыщенной виконтессы? Для чего вдруг понадобилось предстать в ее глазах героем? И отчего после того, как преувеличил свою роль, сомнение, выказанное виконтессой, еще больше задело мое самолюбие?