Константин Леонтьев - стр. 49
В первую зиму своей службы Леонтьев сделал семь ампутаций. Трое после операции умерли, четверо – вернулись домой увечными, но здоровыми. Статистика ужасающая для современного читателя, но вполне положительная для того времени. Учитывая условия еникальского госпиталя, результат Леонтьева был хорош. Ведь многие привычные для нас вещи были недоступны для медицины того времени, – прежде всего, не было антибиотиков, и заражение крови после операции было обычным делом.
Сам Леонтьев от свежего южного воздуха явно пошел на поправку, о чем не раз с удовлетворением сообщал в письмах матери. Он вспоминал, что гляделся в зеркало и видел, «до чего эта простая, грубая и деятельная жизнь даже телесно переродила меня: здесь я стал свеж, румян и даже помолодел в лице до того, что мне давали все не больше 20-ти, а иные даже не больше 19 лет… И я был от этого в восторге и начинал почти любить даже и взяточников, сослуживцев моих, которые ничего «тонкого» и «возвышенного» не знают и знать не хотят!.. На радостях я находил в них много «человеческого» и ничуть не враждовал с ними… Я трудился, я нуждался, я уставал телом, но блаженно отдыхал в этой глуши и сердцем, и умом»[81]. Нравилась ему крымская полудикая природа, греческие и татарские деревушки, нависающие над морем горы, редкие прогулки по зимней керченской набережной (часто ездить в город не получалось: не было ни времени свободного, ни денег)… Леонтьев мечтал скопить денег и купить себе лошадь – для прогулок по степи.
Сослуживцы о литературных притязаниях нового младшего ординатора не догадывались, – Леонтьев не разговаривал ни с кем ни о Тургеневе, ни о Евгении Тур или графине Ростопчиной, ни о том, что пишет: ему нравилось его инкогнито, его тайное превосходство над новым обществом, напоминавшим Константину пушкинскую «Капитанскую дочку»… «Я считал себя… чем-то вроде Олимпийского бога, сошедшего временно на землю»[82], – вспоминал с иронией Леонтьев. Леонтьев воспринимал военную службу как короткую перемену в жизни – чтобы обострить свои восприятия, чувства, испытать себя, ну и профессией врача заодно овладеть. Он писал об этом времени: «я считал себя если не орлом или королевским соколом (этого я, кажется, не думал), то уж наверное какой-то «райской птицей». Эта райская птица по своей собственной воле дала остричь себе крылья и снисходительно живет пока на заднем дворе и не боится никого, и сама никого не трогает. Это она пока!.. Она притворилась только на время «младшим ординатором и больше ничего». Она поэт; она мыслитель и художник, миру пока неизвестный… она, кроме того, «