Колесо Судьбы - стр. 2
Очнувшись снова, я, наконец, вспоминаю точно: я в тюрьме.
Сколько времени я здесь? Не знаю. Мне лично кажется – вечность. Но я помню только вчерашний день, когда я пробудился в первый раз после долгого забытья и попытался сообразить, кто я и откуда. Но так ничего и не припомнил, лежал час за часом пластом, то погружаясь в забытье, то выныривая обратно в явь.
«Лара», – прошептал я и ощутил боль потери.
Боль давнюю, она уже сжилась со мной.
Хотелось пить, но воды в камере не было. Я зачем-то ощупал бетонную сырую стену, как будто она могла растаять и оказаться всего лишь эпизодом кошмара. Я вспомнил, что вчера проснулся с той же надеждой – что стена вот-вот исчезнет. Сколько же времени я здесь? Там, в изножии, на стене процарапан чем-то острым календарь. Кто-то отмечал дни, проведенные в моем каземате, ссадинами на каменной кладке. Отметок было двенадцать на одной стене и еще двенадцать на другой. Я нашел осколок камня на полу и вчера выскреб в кирпиче еще одну черту. Похоже, камнем этим, как стилусом, обитатели каземата пользовались и до меня.
Я не знал, кто сделал эти отметки. Может быть, я сам исцарапал стену много дней назад. Здесь можно сгнить заживо, и никто не узнает об этом.
Весь день вчера я пытался хоть как-то собрать из осколков распавшийся мир. Но забросил бесполезное занятие и уснул. Дело в том, что здесь, в каземате, отделить день от ночи, и одни сутки от других немыслимо. Вчера (если это было вчера, а не два дня назад или два часа назад) приходил охранник, чтобы принести воду, ломоть липкого хлеба и миску похлебки. Как часто он приходит? Один раз в сутки? Два раза? Понять было невозможно. Иногда мне казалось, что со времени моего первого пробуждения прошло не менее трех дней. Пить хотелось настолько сильно, что я попытался слизывать капли влаги в углу камеры.
И все же я на что-то надеялся. Прежде всего, на себя. Я был уверен, что в прежние дни обладал удивительной силой. Не знаю, откуда пришла эта уверенность, ведь почти ничего и не вспомнилось о себе прежнем. Осмотрел руки. Грязная кожа, покрытая черными кляксами липкого раствора и пятнами засохшей крови. И еще странность – и ладони, и кожа с тыльной стороны оказались пронизанными тонкой серебряной проволокой, которая успела глубоко врасти в кожу. Как будто я долго носил кружевные серебряные перчатки, и они срослись с моей плотью. Серебряная проволока, вживленная в кожу, что-то да значила. И еще я ощущал в руках непомерную тяжесть, будто каждая кисть весила фунтов тридцать, не меньше.
Потер пальцы друг о друга, грязь стала ссыпаться черной шелухой. Появилось легкое покалывание в пальцах, но и только. Когда-то у меня был Дар, его пытались отнять. Я вспомнил это отчетливо, глядя на причудливый узор, сплетенный из серебра.