Колдовской ребенок. Дочь Гумилева - стр. 53
«Но пятерых я сначала заберу», – его лицо темнело.
И все же они были счастливы. Ах, Лена, громко ли говорит в твоей крови то черное время, когда затеплилась твоя жизнь?
«Не тревожься, Аня. Если Господь посылает нам дитя – мы сумеем его уберечь. На всё Его святая воля. Только я очень хочу, чтобы это была дочь. Сыновья уже есть, ну и ладно. Дочь, похожая на тебя, этого дивного типа Симонетты».
Тогда она еще не знала, почему он сказал «сыновья», а не «сын».
«Nicolas, а не слишком ли печально походить на Симонетту?»
«Она будет жить сто лет, наша Лена».
«Почему Лена?» – Она нахмурилась. Неужели он думает, что до нее не доходило слухов об этом парижском его увлечении?
«Древнее имя, догреческое. Я очень его люблю. Пламя, огонь. Она будет поэтом».
«Уж так ты наверное решил, что она?»
«Да, я решил. Это будет девочка. И даже не спорь».
Этот разговор случился месяца через три после пьяного дождя, когда город уже примерял золотые осенние ризы. Когда ужас сентябрин остался позади, а они – пережили террор.
Сколько лет прошло – неужели чуть больше десяти? Кажется, будто сто.
И нынешний дождь вовсе не похож на тот, счастливый. Под ним холодно, и что толку тут стоять?
Анна Николаевна зябко подняла воротник, окинула взглядом пустую холодную площадь.
Она стояла одна под легким дождем, так непохожим на давний. Одна на площади, одна в городе, одна в целом мире.
Глава XI. Удар в спину
Солынин уже ждал Энгельгардта, прохаживаясь взад-вперед у Фонтанного дома, который Николай Александрович все еще не научился воспринимать мертвым музеем вместо гостеприимного дружеского крова. От Фонтанки веяло тоскливым осенним холодом, погоняемые ветром тучи ползли почти что по крышам. Ноябрь – ноябрь, когда слишком свирепо холодны неукутанные снегом мостовые и тротуары.
– Что за странное время для прогулок, Андрей? – Николай Александрович перекинул черную трость с набалдашником в виде головы египетского божка Ибиса из руки в руку. Он до сих пор еще не слишком нуждался в ней, хотя привычка сложилась уже давняя.
– Тут удобнее поговорить, – хмуро отрезал Солынин, глядя куда-то через плечо Энгельгардта.
– Ты опасаешься соседей? Право, пустое. У нас надежные двери и стены.
– Твоей семье также ни к чему случайно услышать.
– Воля твоя. – Энгельгардт нахмурился в свой черед, вглядевшись в лицо старого приятеля. – Я весь внимание. Что-то случилось?
– Не совсем так. Но может и случиться.
Некоторое время они шли по набережной молча.
– Скажи, Гард… – Солынин наконец прервал молчание, словно бы через силу. – Ты ведь хорош был с покойным зятем?