Когда зацветет терновник - стр. 3

1. Гости / Фатʹхантенʹа[1]

Воспитай детей в запретах и найдешь в них покой и благословение.[2]
Уложения Хранителей.

Беда пришла, откуда не ждали.

Раным-рано, едва показалось солнце, а рассветная туманная мокрядь лениво отползала за Дальний овраг, вкруг вески встали конные оружные стражи. Стояли молча. Страшно. Не всхрапывали серые статные кони, не бряцала броня на Среброликих, только едва видимый по утренней прохладе след дыхания отличал незваных от морока.

* * *

Скотина в хлеву просилась уже с пол-лучины. Лорка глядела во двор, прикусив губу, и поглядывала на отца. Тот сидел на лавке прямой, как палка, посерев лицом. Дверь из кухни в сенцы была открыта настежь, а у двери во двор, в луже поросячьей болтушки, валялось на боку ведро. Лорка потерла ноющую руку. Тайком, под передником, и думала, что теперь вот пол мыть, а отец не со зла. Со страху.

— Не ходи пока. Тут сиди. Малого не пускай.

— А...

— Не ходи. — Тяжело встал и вышел, словно по пуду на каждой ноге нес.

Так тихо (голосящая скотина не в счет) в веске бывало только на тризну. Всем ведомо, что встречать жизнь положено во весь голос, а провожать — молча. С теми, кто ушел, только сердцем говорить — иных слов они не слышат. Только тишина эта была другой. Лорка поняла, едва закрылась за отцом дверь, пустив снаружи сырое утро. То была не тишина — страх, как тот, что смотрел из отцовских глаз, с его застывшего вмиг лица. И мнилось: так сейчас в каждой хате.

— Лорка... — позвал с печи братик, — мне во двор...

— Батюшка не велел выходить.

— Так во двор же... — Томаш поерзал и стал по тихому сползать на полати смешно шевеля пальцами босых грязноватых ног; опять проказил в тазу с водой и не вымылся, как положено.

— Ведро в углу, коли неймется, — бросила Лорка и шмыгнула в комнату — там окна на улицу глядят.

Не успела приглядеться, как позади зашуршало.

— Ну? И чего там?

— А ничего! — И когда только подкрасться успел.

— А давай на торжок? — чернявая головенка подлезла под руку. — Небось, там и собрались. — Томаш едва на месте не скакал. Глаза его, большие и круглые, темные, как две вишни, кажется, стали еще круглее, а брови забрались чуть не на середину лба.

— А скотину кто кормить?.. — неуверенно начала девушка, ее желание узнать, что происходит, было никак не меньше братниного, только Томашу семь, а ей почти восемнадцать...

— А мы быстренько, — зачем-то звучно зашептал братик. — Задами прошмыгнем. Я там, в плетне, лаз знаю. Бурьян — во! — Руки махнули над макушкой. — За хлевом стежка, собаки натоптали к свальнику торжковому, ну, где калина, там еще, как снег сошел, лису дохлую нашли, думали, бешеная... Идем, а?