Когда вернусь в казанские снега… - стр. 56
– Голубицу я знаю, а вот что на пикете нечего делать – не знал. Мне говорили, что это очень важный и срочный объект.
– Как же, как же! Важнейший! Вон бугорок на каравай хлеба походит – то карьер, там экскаватор стоит. Завезли его тому назад месяца два, когда ещё марь не больно растаяла. Собрали в ударном порядке, доложили кому следует, а грузить-то ему не на что. Вот бригада и ходит по ягодки… А то прислали – штукатуров. Так ведь у нас на пикете всего-то один домишко, наподобие собачьей конурки. Я с супругой там проживаю. А остальное – палатки. Ну, ясное дело, и штукатуры ходят по ягодки.
– Ничего не понимаю! – воскликнул Кущевой.
Ваханкин деликатно умолк. По совести говоря, он тоже многого не понимал. Вот, например, зачем сюда прислали этого молодого человека, одетого, точно он собрался в театре играть? Ваханкин и один тут отлично справлялся. На пикете он себя чувствовал полновластным хозяином, и появление Кущевого его вовсе не радовало. «Ну ничего, попробую и его обломать. Хоть, видно, и с норовом, но ещё совсем желторотый… Тоже удумал, – усмехнулся Ваханкин, – “срочный объектик!”»
Подошли к неширокой реке. Её воды быстро, бесшумно скользили у пологого берега и были настолько прозрачны, что на дне различалась каждая галечка.
– Горунь, – пояснил Ваханкин. – Вон там, где торчит кол, будет мост.
Путники посмотрели на полосатый кол. Стёпа Галанов стал на четвереньки, окунул лицо в реку. И тотчас отпрянул.
– Студёна – зубы ломит! Но вкусна водичка!
Остальные тоже напились и уселись в чёрный осмоленный дощаник.
К лошадям подошёл босой неторопливый мужчина, собрал поводья, взгромоздился на Лыску и погнал её в реку.
– Чудная речушка, – заметил Ваханкин. – У нас в России паводки бывают весной, а тут – в конце лета. И, говорят, при паводке Горунь не то что на лошадке переезжать, но и глядеть-то на неё боязно. Только не знаю, можно ли верить.
Вдоль другого берега голубовато-серым порогом тянулся откос из гравия.
Путники поднялись по тропинке и оказались в тенистом, сыром, пахнущем прелью ельнике. Меж синеватых елей были вкраплены белоствольные берёзки, а подальше, на возвышенности, островком расположился сосняк. Под соснами стояли окружённые россыпями консервных жестянок палатки. В стороне виднелась сложенная из неошкуренных брёвен хибарка. Над ней курился дымок.
– Так вон он какой, сто шестьдесят девятый пикет!.. – разочарованно протянула Оля Ефимова.
– Да, попали… – грустно отозвался Алёша Садовников.
Из палаток недружелюбно глядели хмурые, обросшие, как будто сонные люди. За палатками простирался зеленоватый душный сумрак тайги. Тайга да болото, комары да гадюки…