Когда ты станешь моей - стр. 24

Я не понимаю этот странный порыв, этот поцелуй, возможно, это стресс. Я в это искренне верю, точнее, убеждаю себя, потому что в моей голове никак не укладывается новая картинка нашего с ним мира. Все кажется глупым, но в то же время до ужаса сложным. Зачем я вообще ушла из дома, оставила Борю? Обстоятельства сегодняшнего дня навалились одно за другим.

Ловлю себя на мысли, что потащила Доронина домой с полной уверенностью, что в квартире никого нет. Я не верила, что отец останется ночевать, это было бы за гранью, он приехал навестить мать и слинял при первой же возможности.

Приняв ванну, заворачиваюсь в полотенце и иду в комнату, ложусь на кровать, укутываясь с головой одеялом.

Просыпаюсь, когда комнату озарило утреннее солнце, а на кухне зашумела бабуля, она гремит кастрюлями, вероятнее всего, собираясь закатывать еще одну порцию огурцов.

Ставлю ноги на коврик у софы и, потянувшись, накидываю на плечи тонкий бледно-розовый халат. Выскользнув в прихожую, заглядываю на шум.

- Доброе утро, - забираюсь с ногами на стул.

- Какое доброе? Черт-те что вчера творилось, говорят. Крики, драка, ужасы.

- Да уж, - поджимаю губы, а бабушка перебирает жестяные крышки.

- Давай листья и укроп по банкам разложи, - командует, не отрываясь от своего занятия.

- Хорошо.

- Чего это ты в такую рань и уже дома?

- А где я должна быть? – беру трехлитровую банку.

- На даче своей.

- Бориной. Я еще вечером вернулась, надоели эти гулянки.

- Поцапались, что ли?

- Нет, с чего ты взяла?

- Так Сашка вон вернулся.

- И? – застываю со сжатой в зубах укропиной.

- То они жить друг без друга не могут, то она дурочкой прикидывается.

- Бабушка!

- Что - бабушка?

- Мы дружили…

- Знаю я такую дружбу. Ну чего встала? Давай раскладывай, раскладывай, само не сделается.

- Раскладываю, - шиплю, набивая дно банки листьями черной смородины. - Отец, я смотрю, надолго не задержался, улетел уже.

- Дела у него, а ты в следующий раз веди себя нормально. Смотрите на нее, чуть что, так скорее бежать. В песок от проблем голову прятать каждый, Маринка, может! А ты бы взяла да и поговорила с отцом по-человечески, глядишь, и самой легче бы стало.

- Ты знаешь, почему я так…

- Лена, думаешь, виновата, а в чем? В том, что мать твоя умерла?

Чувствуя, как подрагивает подбородок, крепче стискиваю зубы. Молчу, раскладывая укроп, и смотрю в одну точку перед собой.

- Что, слезы там льешь?

Бабушка вздыхает и, отложив свои заготовки, садится на стул позади меня. Тянет за край халата, настаивая, чтобы я присела рядом. Делаю это на выдохе, продолжая сминать ножки укропа в кулаке.