Кофе в бумажном стаканчике - стр. 8

Чем взрослее Надя становилась, тем чаще она ощущала себя лишней, будто мешала им. Все меньше и меньше времени проводил отец с дочерью, будто она резко подурнела, лишившись своего детского очарования, перестала быть ему интересной. Это обижало Надю очень глубоко, словно он по непонятной причине отверг собственную дочь. Но разве можно было обижаться на папу?

…К семнадцати годам Надежда смирилась с положением вещей в семье, осознав, что так было всегда. Будучи маленькой непосредственной девочкой, жившей в мире собственных фантазий, она не замечала родительской страсти. Но пришло время, и всё резко изменилось. Словно бабочка, вылупившаяся из теплого уютного кокона, она из наивного ребенка превратилась в молодую застенчивую девушку, с болью осознав себя в ином мире чувствований, ей пока не ясном. Единственное, что она вынесла из своего пока небольшого опыта наблюдения за родителями – осознанное недоверие к возможности найти себе пару. Ей очень хотелось, чтобы парень смотрел на нее с таким же немым обожанием, как отец на мать, но понимала, что это маловероятно. Их непостижимая взрослая любовь казалась Наде особенной. Ей до таких чувств было еще очень далеко, а других отношений она не хотела.

Привычно качаясь в гамаке в тени зеленых шелестящих вишен, она лениво мечтала о том, что хорошо было бы полюбить так же самозабвенно, как родители. Красотой девушку природа не обидела, наградив гибкой фигурой, чистой смуглой кожей и копной длинных вьющихся волос. Глаза, нос, губы были у нее самыми обыкновенными, зато брови выдались сказочные – темные от природы, чёткой изогнутой формы. Мечта, а не брови, как говорила соседская тетя Люба. Длинные густые ресницы, обрамлявшие темно-ореховые глаза, даже не надо было красить – такие они были черные, в тон бровям. Надя и не красила – зачем нужна красота, если ее никто не замечает? Но если бы дело было только во внешности! Ей думалось, что должно было быть что-то еще – едва ощутимое предчувствие судьбы, указывающее на то, что где-то там, в будущей жизни, обязательно встретится ее единственная любовь. Но она будет не такой, как у родителей, а собственной, отличной от всех, совершенно необыкновенной и волшебной.

Увы, никаких предчувствий не было. Ничего Надежда не ощущала, кроме полного безразличия к противоположному полу и глухого, подспудно растущего раздражения по отношению к родителям. Отец, представлявшийся ей в детстве чуть ли не героем, стал жалким в своей запоздалой мужской страсти. А мамина податливость вызывала отвращение. Это гаденькое ощущение делалось все более невыносимым, мешая любить родителей и доверять им так же безоговорочно, как раньше. Детство с его ясностью покинуло Надю безвозвратно, но взрослеть ей не хотелось категорически, потому что она не знала, что в этой новой действительности делать.