Кодекс гражданина Треушникова - стр. 22

Достаточно посмотреть в «Заставе Ильича» на лица тех, кто затаив дыхание слушает в 1962-м Окуджаву с этой песней в Политехническом, чтобы простые слова Абрамова задышали глубочайшими историческими смыслами. Это действительно было важно для миллионов людей.

Вот одним из тех самых комиссаров, о которых поет Окуджава, и стал в начале двадцатых Петр Галанза. Службу нес в политуправлении Западного фронта, ставшего в 1920 году главным фронтом Советской Республики и отразившего крайне опасное наступление польских войск. Штаб фронта в разное время находился в Смоленске и Минске, что очевидно повлияло на жизненную географию Петра Николаевича. Сразу по окончании боевых действий, в 1923 году, он становится доцентом Смоленского государственного университета, а после преподавательской работы в Казани, где он некоторое время занимал пост ректора, Галанза в течение десяти лет руководит одной из кафедр Белорусского госуниверситета. На юрфак МГУ он пришел работать в 1945 году. Написал первые советские учебники по всеобщей истории государства и права. Пользовался уважением и, очевидно, любовью студентов. Геннадий Ильич Соломаха рассказал, что во время занятий на их первом курсе Галанза обещал им суровое испытание во время сессии. Однако в действительности экзамен принимал очень мягко, и ответ по билету напоминал скорее беседу. Петр Николаевич в такие минуты любил пить чай из граненого стакана в подстаканнике и листать утренние газеты.

Завершая краткий и, разумеется, далеко не полный обзор профессуры юридического факультета МГУ, сложившейся на тот момент, когда Михаил Треушников поступил в университет, необходимо вспомнить и Сергея Сергеевича Остроумова. Причин тому множество, но самая главная, пожалуй, та, что, отвечая на мой вопрос о преподавательском составе факультета начала шестидесятых годов, большинство однокурсников Михаила Константиновича, с которыми мне посчастливилось встретиться, первым делом называли именно этого профессора. Читая лекции по скучнейшему, казалось бы, предмету «судебная статистика», он делал это, по общему признанию, самым артистическим образом. Великолепные данные прирожденного оратора, очевидно, играли свою немаловажную роль, однако подозреваю, что дело заключалось не только в них. Сама дисциплина, несмотря на ее подчеркнутую прозаичность и даже бухгалтерскую сухость, судя по всему, увлекала профессора Остроумова тем исторически сложившимся политическим напряжением, которое возникло вокруг нее начиная с тридцатых годов. До этого периода все количественно-качественные показатели преступности в нашей стране были открыты для общества, а вот сборник «Статистика осужденных в РСФСР 1922–1934 гг.» вышел из печати уже с грифом «Секретно». Идеологи строительства нового общества сочли картину текущей преступности неуместной для отражения облика самого светлого и самого прогрессивного на планете государства. Неудобные цифры разрушали создаваемую концепцию преступления как отживающего свой век и не имеющего системного характера пережитка мрачного прошлого. Под раздачу попала и важная социологически-правовая научная дисциплина криминология. Эта наука изучает причины и условия преступности, а также пути и средства ее предупреждения. Светлые умы и энтузиасты тридцатых решили, что раз преступности в качестве системного явления в СССР больше не существует, то и предупреждать уже, к счастью, нечего. Повсюду царит конструктивный и ясный дух с полотен художника Дейнеки (который в 1933 году, кстати, все же написал идеологически не совсем выдержанную картину «За занавеской», ушедшую в 2015 году на лондонском аукционе