Кодекс - стр. 3

В этот миг у Тома стало зарождаться тревожное чувство.

– Почему мешкаем? – спросил Филипп, поднялся по ступеням, подошел к дверям и несколько раз энергично надавил на кнопку звонка. Вернон и Том последовали за братом.

Дом ответил им тишиной.

Как всегда нетерпеливый, Филипп в последний раз ударил по кнопке, и Том услышал за дверью переливчатый звон. Мелодия напоминала последние такты из «Мейм»[3], что, по мнению Тома, отвечало специфическому чувству юмора их отца.

Филипп сложил ладони рупором и прокричал в дом:

– Эй, там! Опять ничего.

– Как вы думаете, с ним все в порядке? – забеспокоился Том. Тревожное ощущение становилось все сильнее.

– Не сомневаюсь, – сердито отозвался Филипп. – Очередная игра! – И ударил в дверь кулаком так, что та задребезжала и по дому разнесся гул.

Том оглянулся и заметил, каким неухоженным выглядит двор: трава не скошена, на клумбе с тюльпанами пустили ростки сорняки.

– Загляну-ка я в окно, – предложил он.

Продравшись сквозь зеленую изгородь подстриженного кустарника, он на цыпочках прошел через клумбу и бросил взгляд в окно спальни. В комнате что-то было не так, но Тому потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что именно. Сначала показалось, что там все как обычно: тот же кожаный диван, те же кресла с широкими подлокотниками, тот же сложенный из камня камин и кофейный столик. Но раньше над камином висела большая картина, а теперь ее не было. Том принялся ломать голову, кто был художник: то ли Брак, то ли Моне. И в этот момент сообразил, что вместе с картиной исчезла римская бронзовая статуэтка мальчика, которая стояла слева от камина. На книжных полках зияли дыры – оттуда кто-то вытащил тома. И вообще в спальне царил беспорядок. А на полу перед дверью в коридор валялся мусор: смятая бумага, обертка от жвачки, скомканная упаковочная лента.

– Ну что там, док? – донесся из-за угла голос Филиппа.

– Иди посмотри сам.

Брат с недовольным видом полез в заросли, и колючки кустарника впились в полы его модного пиджака. Вернон последовал за ним.

Филипп заглянул в окно спальни и удивленно воскликнул.

– Липпи[4]… тот, что висел над диваном… исчез! И Брак тоже. Он их куда-то дел. Продал!

– Не пережинай, Филипп, – перебил его Вернон. – Он их, наверное, просто упаковал. Решил переезжать. Вспомни, ты сам ему постоянно твердил, что этот дом для одного слишком велик и слишком уединенно стоит.

Глаза Филиппа сразу потухли.

– Да-да, конечно.

– Видимо, этому и посвящена наша таинственная встреча, – продолжал Вернон.

Филипп промокнул лоб шелковым платком.

– Ты прав. Я, должно быть, устал после перелета. И что тут за бардак? Когда отец увидит, его хватит удар.