Кочевье - стр. 12
Наконец, звякнула цепочка, нам отворил маскированный ливрейный лакей, молча, отступив назад, отвесил глубокий поклон. Спутница спрятала свое бутафорское оружие. Мы вступили в прихожую. На рогах вешалки висела оперенная шляпа, болталась на шнурке атласная маска. Мне водрузили на голову шляпу, нацепили маску. Я должен был играть отведенную мне роль. Но какую?
Пожалуй, следует сказать еще два слова о нашем доме в Большом Козловском переулке, близ Чистых прудов. Дом этот был, если не ошибаюсь, построен в эпоху экономического подъема незадолго до рокового Четырнадцатого года. Дом был доходным, квартиры сдавались, выражаясь по-гоголевски, господам средней руки. Лакей, впустивший нас, удалился. Миновав длинный, тускло освещенный коридор, остановились перед двойной как бы торжественной дверью. Новая неожиданность подстерегала меня. Спутница щелкнула худыми пальцами; тотчас створы раздвинулись.
Там находился большой зал, огоньки свечей на столиках скрадывали пространство, лица посетителей в маскарадных костюмах были почти неразличимы. Мне почудилось, что я вижу своих именинных гостей. У зашторенного окна в углу между зажженными канделябрами за роялем неподвижно сидела заметно постаревшая тетя Лиза. По-прежнему, положив обнаженную руку на инструмент, стояла Рива, кутаясь в цыганскую шаль. Заметив меня, она ласково мне кивнула. Минуту спустя к нам подбежала, неся что-то, девушка, одетая чертом, в красном атласе, обтягивающем маленькую грудь и ягодицы. Склонившись, разлила по бокалам искрящийся напиток. Все стихло, публика молча ждала, когда начнет петь Рива Меклер.
«Мне кажется…» – начал я, но не успел договорить. Вожатая прервала меня.
«Ошибаешься, я ведь говорила тебе… Это не они. Их больше не существует, да и никого здесь не существует».
Она коротко прибавила, глухо звучал ее голос. Я не мог поверить. Обе, певунья и пианистка, давно умерли. Тетя Лиза, дожившая до глубокой старости, впала в маразм и уже не прикасается к клавишам. Рива Меклер так и не дождалась женихов, заболела неизлечимой женской болезнью и была оперирована, Словно судьбе было недостаточно того, что Рива пережила на родине, она прикрывала шалью безгрудую грудь.
Мы сидели тет-а-тет, меня подмывало спросить, что будет со мною. Я не решался.
«Впрочем, – прибавила она, – ты кое-что забыл. Сегодня шестнадцатое января».
«Ах да… – пробормотал я. – Вот как». И сорвал, наконец, с лица свою маску.
Девушка-черт в атласе принесла в бокале черный цветок. С чашей в руке моя собеседница ждала.
Я медлил.
«Пей, не бойся».
«Я умру», – сказал я.