Кочевье - стр. 11
Три звонка. Значит, к нам. Музыка смолкла, тетя Лиза перестает улыбаться и переворачивает ноты.
Рива Меклер побледнела, хотя вряд ли можно было угадать это под слоем пудры. У Ривы нет прописки.
«Милиция, – шепчет она в ужасе. – Это за мной». И снова три нетерпеливых звонка.
Никто не решается встать и выйти в коридор, молча сидят и ждут. Один только виновник торжества поднялся из-за стола.
И дверь нашей комнаты растворилась. Там стояла невиданная, незваная гостья – высокая женщина в черном, в карнавальной маске. Обомлев, мы уставились на нее. Кто-то удушливо хихикнул, тотчас все смолкло, Кто такая?
Тонкая рука поднялась из-под плаща с красной подкладкой и поманила меня к себе.
«Стой, не ходи!» – кто-то снова прервал молчание.
Потом другой голос, рассудительно: «Может, вызвать милицию?» – возразили: «Зачем? Пусть садится с нами». – И сразу: «Милости просим!» Все зашевелилось, засуетилось, пододвинули стул. Гостья топнула ногой. Под гипнозом ее взгляда в узких прорезях маски я поплелся к ней сам не свой.
Не знаю, как долго мы прождали вдвоем в тишине и полутьме коммунального коридора, под болезненной лампочкой в потолке. Пришелица была высока и стройна. Теперь, вспоминая ее визит, не могу удержаться от сравнения. Она явилась из Тринадцатого года! Я попробовал приоткрыть дверь нашей квартиры – там продолжался праздник. Слышались приглушенные голоса, донеслось пианино…
Маска покачала головой.
«Оставь», – сухо приказала она. «Но они там ждут!», – сказал я.
«Оставь! Их больше нет». «Как это, нет. А музыка?»
«Никого нет».
«Откуда вы знаете?»
«Забудь их. Закрой дверь».
«А я?»
Она усмехнулась.
«Когда-нибудь, и тебя не будет».
«Когда?» – спросил я.
Ответа не было. Маска вела меня, холодные пальцы сжали мою кисть. Позади нас щелкнула английским замком дверь коридора. Вышли на лестничную площадку и стали подниматься. По этим перилам мы съезжали в детстве. Этаж, еще этаж; я покорно следовал за незнакомкой. Меня не оставляла мысль о гостях. Я не решался переспросить. Время шло или застыло на месте, нас провожала непробудная тишина. Дом спал или вымер. Вот и площадка последнего, верхнего этажа; в неверном свете дня, просочившемся из слухового окна, мы остановились передохнуть. С двух сторон – двери квартир, на каждой табличка с фамилиями съемщиков, дореволюционный звонок-вертушка с надписью «Прошу повернуть». Вожатая – по-прежнему траурная маскарадная маска скрывала наполовину ее лицо – протянула узкую руку к рычажку, и за дверью послышалось дребезжанье звонка. Квартира была нема. Маска вынула из плаща кинжал.