Князь-волхв. Тропа колдунов. Алмазный трон (сборник) - стр. 97
– У-у-у, крысий потрох! – Тимофей отбросил суму и схватился за меч, не зная еще, рубить ли треклятого бесермена насмерть или вновь попытаться скрутить.
Бельгутай тоже поднял саблю.
Но князь-волхв опередил их обоих. Угрим всего лишь повел ладонью по воздуху и…
Испуганно заржала, шарахнувшись в сторону, лошадка Бельгутая.
Тимофей тоже невольно отшатнулся назад, когда из сводчатого потолка прямо над головой пленника вдруг выдвинулся каменный зуб. Миг – и зуб этот с сухим хрустом прикусил темную фигуру, Однако серая шершавая масса не смяла человека в лепешку, а лишь прижала его к полу. Растекшиеся, будто расплавленный воск, глыбы охватили руки, ноги и бока полонянина, облекая того в тесную каменную клеть.
Из бугрящихся валунов осталась торчать только голова. Лицо пленника побагровело, налилось кровью – то ли от тяжести, навалившейся снаружи, то ли от бессильной злобы, распирающей изнутри. На князя и Тимофея смотрели узкие ненавидящие глаза.
Смотреть и испепелять взглядом – вот, собственно, и все, что оставалось теперь замурованному заживо бесермену. Даже шевельнуть пальцем было не в его власти. Колдовские оковы из камня – это не веревки. Из таких оков не выскользнешь.
Впрочем, не только полонянин лишился возможности двигаться. Застывший от изумления Бельгутай тоже был сейчас подобен каменному столбу. Да и сам Тимофей чувствовал себя так, будто его со всех сторон обложили неподъемными валунами: ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Дела! Ничего подобного от своего князя он не ожидал. И не догадывался даже, что Угриму по силам этакое.
– Ну? И чего пялишься, как на диво-дивное? – недовольно окликнул его Угрим.
Тимофей с трудом сглотнул вставший поперек горла ком. А разве нет? Разве не диво? Не дивное разве?
– Так… это… того… – прохрипел он. – Не знал я, княже, что ты на такое способен!
Горбатый волхв усмехнулся.
– Не каждому в этом мире ведом предел своих собственных возможностей, а уж чужих – и подавно. Ладно, хватит глазами хлопать. Показывай, что в суме.
Тимофей поднял с пола бесерменскую котомку, взрезал мечом ремешки. Раскрыл. Под плотной черной тканью обнаружилось…
Больше всего ЭТО походило на граненое яйцо, высеченное из чистейшего хрусталя. Большое яйцо – с человеческую голову в шеломе. Гладкая, переливающаяся в факельном свете оболочка – помечена странными письменами. А внутри… Да, все верно, внутри, под толстой, бесцветно-льдистой коркой вмурована ЧЕРНАЯ КОСТЬ, обтянутая темной потрескавшейся кожей…
Это была невероятно усохшая рука, согнутая в локте. Настолько маленькая, что ее можно было бы принять за руку младенца, если бы не тонкие и длинные, очень длинные пальцы вместо обычных пухлых детских коротышей. Из скрюченных по-стариковски перстов торчали ногти, напоминавшие когти хищного зверя. Рука была срезана у самого плеча, причем срезана аккуратно и ровно: на кости не видать ни щербинки, ни скола.