Князь оборотней - стр. 58
Хадамаха огляделся. Длинных торговых рядов, перед которыми раньше разборчивые торговцы глядели привезенные охотниками меха: куницу, и белку, и дорогого соболя, волчьи и лисьи шкуры, заячьи тушки – не поштучно, а на вес, не было. Не сидели кружком женщины, поднимая на руках халаты, своеручно вышитые пестрыми нитками, отделанные рыбьей чешуей и раковинами, не меняли рукоделие на привезенный издалека скользящий шелк. Не торговали охотничьими меховыми шапками с наушниками, куртками из шкур и торбозами, ножами, и самострелами, и поделками, искусно вырезанными из кости. Перед нищенски одетыми и явно не часто евшими торговцами лежала поломанная домашняя утварь, перепревшие старые тряпки, уже не похожие на одежду, обрывки собачьей да оленьей упряжи, среди которых трудно было найти хоть один целый ремень или пряжку.
– Тот старик и вовсе ничего не продает, – прошептала Аякчан, невольно прижимаясь к Хакмару плечом, и указала на старика, сидящего перед изъеденным мышами ковриком.
– Как это ничего? – возмущено прошамкал дед. – А ковер? – потрясая своей тряпкой, вскричал он. – Гляди, какой! Из оленьих шкурок! Жена моя еще шила, мастерица была: сносу ему нет и не будет! – старик размашисто взмахнул ковриком. Из прогрызенных дыр посыпались ссохшиеся трупики мелких жучков. Аякчан закашлялась.
– Хороший коврик, дедушка, – присаживаясь перед стариком на корточки, согласился Хадамаха. – Куда торговцы-то делись, не знаешь?
– Как куда делись? – изумился старик. – Тут тебе нешто не торговля? – тыча в убогие ряды рухляди, спросил он.
Первый порыв: ляпнуть, что на площади нынче такая же торговля, как дедова гнилая тряпка – ковер, Хадамахе удалось сдержать.
– Раньше получше было, – наконец подобрал слова он. – Мапа добычу приносили, Амба – рукоделие…
– Ишь ты, вспомнил – Мапа да Амба! – старик встопорщился, как облитый водой вороненок. – Нам тут эдакого зверья не надобно! Э, ты сам не из них ли будешь? – бесцветные глазки старика подозрительно сощурились. – То-то на меня душком звериным пахнуло! – И старик демонстративно зажал пальцами нос.
– Это от коврика! – недобро набычившись, буркнул Хадамаха.
– Слышали, люди! – надсаживая хлипкую грудь, заорал старик. – Морде звериной человечьи товары не по вкусу! – От бешенства белки его глаз расчертились красной сеткой тонких жил.
Рокотом камнепада из убогой толпы торговцев донеслось пока еще тихое, но злобное ворчанье. В полумраке торжища сверкнули недобрые внимательные глаза.
– Ходу отсюда! – пятясь, негромко сказала Аякчан. – Ходу, ходу! – И, ухватив обоих парней за руки, рванула через площадь прочь.