Книга желаний - стр. 12
– Будешь? – предложил он.
– Нет. Башка без кокса, как в тумане! Пожрать бы!
– Мы сейчас в «Националь». Отметим свидание! Можно в «Сирену», – он вопросительно посмотрел на приятеля, – но ты, вроде, рыбу не жрешь. Или в «Царскую охоту»…
– Нет. Тебе к дому близко. А мне потом черт-те куда ползти!
– Чудак! Тебя довезут! – усмехнулся Гусь. – Как знаешь!
Он по-жлобски воткнул в нос трубочку из стодолларовой купюры и длинно втянул воздух. Его умные слоновьи глазки заблестели.
– Лекарство против страха, – благостно прорычал он.
После Арбата Олтаржевский был, как в кумаре, и никак не мог собраться с мыслями.
– Тетрадь! – вдруг осенило его.
– Чё-чё? – Гусь насторожено уставился на приятеля.
Вячеслав Андреевич выхватил из кармана тетрадь в кожаном переплете. Распахнул. Пролистал. Там его почерком, деревянным на морозе, было написано: «Хочу разбогатеть и вкусно поесть».
Час назад, на Арбате, Олтаржевский забыл о шутке прежде, чем закончил выводить последнюю букву своего желания! А сейчас его продрал озноб, как в момент, когда пальцы впервые коснулись тетради.
Вячеслав Андреевич испугался, что сходит с ума. Еще раз перечитал запись и мысленно отмахнулся: «Совпадение!» Мнительность – следствие неустроенности, одиночества…
Он выпил еще коньяка. Страх притаился, но не ушел.
«Майбах» через Большой Москворецкий мост по Кремлевской набережной и Боровицкой площади выехал на Моховую улицу и мягко застыл у красиво освещенного эклектичного здания гостиницы «Националь» проекта архитектора Иванова.
Олтаржевский, как бумажный змей, вывалился в услужливо открытые двери и удивился, что едва стоит на ногах. Но мысли были ясными.
– Гусь, ты кокса в конину насыпал?
– Молодильных яблочек, Слава! Соберись! Первый удар сейчас пройдет.
Гусь улыбнулся и приобнял приятеля за плечи.
Швейцар в форменном пальто с меховым воротником, в цилиндре и в белых перчатках с легким поклоном открыл посетителям высокие двери. Гуся здесь знали.
Они прошли холл с кариатидами и витражами и поднялись в ресторан с расписным потолком и богатыми занавесями на окнах.
В зале было людно. Кто-то кивал Гуськову, кто-то здоровался с ним за руку. К ним уже поспешал метрдотель. Олтаржевский пьяно уставился в толстую спину приятеля.
Позже он не мог вспомнить, как оказался у столика в глубине зала. Но увидев эту женщину, он на мгновение протрезвел, словно его окатили ледяной водой!
Его поразили её глаза! Удивительно голубые и чистые! Глаза, смотревшие с любопытством ребенка, который не перестает удивляться, как чуду, каждому новому человеку. У нее был спокойный взгляд девочки, не знавшей людской низости. Каре светло-русых пушистых волос придавало ей сходство с первоклашкой на школьной линейке, первоклашкой, твердо намеренной учиться только на пятерки.