Книга странствий - стр. 37
– Посмотри, какая хорошенькая крестьяночка и как блестят ее хитренькие глазки. С перчиком девчонка, – и Эрмон подтолкнул Андрэ плечом. – Готов всю дорогу до Иерусалима идти за этой телегой.
– Даже глотая пыль, которую она поднимает? – насмешливо спросил Андрэ. – Давай лучше пойдем рядом.
– А ты думаешь, ее папаша не огреет нас тогда кнутом? Смотри, как он, поворачиваясь, сверкает на нас глазами. Как будто есть чем поживиться в его нищей телеге. Эй, хозяин, ты нас не бойся, мы не воры – мы благочестивые пилигримы, идем, как и все, в Святую Землю. О, Андрэ, да это же наш знакомый – любитель поговорить, знаток турнирных правил.
– Добрый день! – сказал Андрэ, поравнявшись с хозяином. – Ты помнишь нас?
– Хэ, – неприветливо ответил мужчина, продолжая идти рядом с лошадью, умышленно старательно понукая ее и косясь на Андрэ.
– Солнце уже высоко, – продолжил Андрэ, – давайте сделаем остановку. У меня в мешке есть немного зерна, твоя дочь сварит нам похлебку, а мы поговорим.
Кто же откажется от еды? Крестьянин с такой силой и шумом втянул носом воздух, что его ноздри расширились, демонстрируя торчащие в них темными иглами заросли, и, соглашаясь, быстро кивнул нечесаной головой. Вскоре путники приметили небольшую, покрытую травой и кустарником, поляну, возле которой протекал ручей. Здесь и остановились.
Жак – так звали крестьянина – аккуратно распряг лошадь и, стреножив ей ноги, пустил попастись, внимательно приглядывая за ней, гораздо внимательней, чем за дочерью. Но, как вскоре выяснилось, приглядывать за дочерью необходимости и не было.
Эрмон, поначалу ретиво вызвавшийся помочь девушке собирать хворост, очень быстро изменил свое намерение и вернулся к костру, стараясь поворачивать голову так, чтобы не был виден быстро припухающий глаз. В ответ на ироничный взгляд Андрэ Эрмон недовольно передернул плечами и отвернулся. Жак задумчиво почесал заросшую щеку и, вороша веткой разгорающийся костер, продолжил, по-крестьянски не торопясь, обстоятельно рассказывать:
– Мать Клодин умерла во время родов. Хорошая была женщина, работящая. Бывало, все хлопочет и хлопочет…
Жак замолчал, видимо, вспоминая жену, при этом его насупленные черты разгладились и словно помолодели. Потом он вздохнул, шевельнув косматыми бровями, и договорил:
– Так вот и остались мы с малышкой одни. Думал, и дитя умрет. Куда ж ему выжить без матери? Но нет, ничего. Коза выкормила. Хорошая была коза. Бодливая, правда, все так прямо и норовила с разбегу наскочить, но молока много давала. Да, тяжело нам с дочкой живется. Ох, как тяжело! Овец пасу, а когда сам мясо ел, и не вспомню.