Кладовщик - стр. 19

– Тебя тока за смертью посылать! – заявил Коля, ожидавший меня у штор. – Тут тебе не техникум, тут суетиться надо, ядрён батон. Ладно, чево я жужжу, ты ж первый раз, пойдём, я те покажу, как, что и почему, кто виноват и что, значитца, делать.

Толкая тележку, я проследовал за наставником к полкам с чашками, тарелками и салатницами. Тут трудилась худая рыжеволосая девушка лет тридцати.

– Новенький? – спросила она у Коли, внимательно изучая меня насмешливыми карими глазами.

– Ага, – сказал он, – объясняю, шо как. Где тут у тебя эта, как её, снежная королева?

– Набор?

– Чайные пары.

– Да вот, смотрите, на полке. Белые такие, ребристые. Выше, ещё выше. Да. Они.

– Выставляй на тележку, – скомандовал Николай.

Я отсчитал двадцать чашек и двадцать блюдец.

– Смотри, запомнил, – удивился кладовщик, – а я ведь тебе тока раз цифру сказал. Молодца, толк будет. Ну, кати на склад, будем, значитца, упаковывать.

На складе Николай открыл мне две тайны.

Первая: упаковочная бумага, оставшаяся от керамической посуды из Владимира, хранится ПОД столом.

Вторая: пупырка от казанских сковородок спрятана ЗА столом. Николай доверил мне эту информацию, явно преодолевая сомнения в моей благонадёжности и достойности быть сопричастным столь интимным элементам кладовской жизни.

– Пупырка, она, стал быть, серьёзнее. Бумага, она для тарелок хороша, ну когда их дуром и все надо слоями переложить, тут пупырка того, слишком много места занимает и никаких коробок не хватит. А вот, значитца, для чайных пар пупырка эт самое, то самое, прям как доктор прописал. Вот так обворачиваешь, ага, так, и того, аккуратно кладёшь, ну ложишь, стал быть, на дно коробки. Ага. Хорош.

Когда «Снегурочка» упаковалась в пупырку, Николай ловко выхватил скотч, закрыл картонные створки и со скрежетом соединил прозрачной широкой лентой.

– Держи, – протянул он мне моток, – ща нож возьму, отрежу.

И шагнул к столу.

Я иногда очень быстро соображаю. Чтобы не ждать нож, зубами надкусил и разорвал ленту.

Видели бы вы кладовщика в тот момент. Такое ощущение, будто я на его глазах съел дохлую крысу или предал Родину.

– Ты что творишь?! – возопил он. – Скотч?! Зубами?! Ты так никогда кладовщиком не станешь. Максимум грузчиком!

Он помолчал секунду, а потом добавил:

– Значитца.

Я понял, что сделал что-то очень страшное, за что нет прощения даже на самых захудалых небесах, и мысленно поклялся себе никогда впредь скотч зубами не откусывать.

– Ладно, – успокоился Николай, наклеивая ленту теперь поперёк коробки. – Держи нож, режь.

Странно, его нож больше напоминал мне старинную бритву из фильмов о военных временах, такими красноармейцы скребли намыленные подбородки у затёртых зеркал в лучах восходящего солнца.