Кино после Сталина - стр. 16
«Когда Рихтер начал играть, оказалось, что не работает педаль. Он собрал партитуры, чтобы подсунуть их под педаль. Пока возился, охрана на галерее засуетилась: не бомбу ли подкладывают?» [20]
Музыканты квартета Бородина играли в Доме композиторов над телом Прокофьева, потом стали пробиваться в Колонный зал.
«Государственный оркестр уже находился на сцене, вместе с дирижером Александром Гауком, который стоял на подиуме… Огромное количество музыкантов молча столпились за сценой… Посреди зала, окруженного тремя рядами охраны, в открытом гробу лежало тело Сталина…» [21]
Не так далеко от Колонного, к дому Прокофьева в проезде Художественного театра подогнать автобус было невозможно. Специальный армейский отряд альпинистов вынул гроб с телом великого композитора через окно. Пять часов они несли его по крышам Москвы…
«Скрипач Мирский, держа скрипичный футляр под мышкой, подошел к краю сцены и остановился, печально глядя на гроб. Два человека в одинаковых костюмах подбежали к нему, отняли футляр, заломили руки за спину и утащили со сцены. После рояля пел хор… Я вышел в фойе и увидел Ойстраха, сидящего около окна. Рядом с ним был пустой стул. “Я слышал это ваши вторые похороны сегодня. Как там было? Много людей?” “Человек пятнадцать…” “Так мало? Прокофьев выбрал ужасный день, чтобы умереть”»[22].
Художники, под присмотром чекистов рисующие Сталина в гробу, Рихтер, задыхающийся от запаха цветов, Прокофьев, точно на картине Шагала, летящий над Москвой, Ойстрах с шахматами… Все это было – кино.
Главный вопрос, который задавали тогда люди друг другу и сами себе, и который как будто светился над траурной Москвой и всей страной: «Что с нами теперь будет?»
«Что будет?» – спрашивало и кино.
Глава 2
От пятьдесят третьего к пятьдесят шестому
Память – беспорядочный архив. Киноархив. На внутреннем экране вдруг возникают неожиданные кадры – вспышки.
Траурный март 53-го. Наконец вернулся к себе на улицу Фурманова из дома Тоидзе. Там мы с моим другом, время от времени забывая о мировом горе, даже радовались тому, что отменили уроки и я еще могу побыть у него. Но вот Сталина уже уложили в Мавзолей. Вполголоса передавали страшные слухи о жертвах на Трубной, о трупах, которые свозили на грузовиках.
Мы были не такие уж маленькие, все-таки тринадцать лет. Нас тоже волновало и тревожило все это. Мы потихоньку обсуждали это в школе на переменах, а дома старались услышать, о чем шепчутся взрослые.
Но вот они уже не шепчутся, а говорят все громче.
Кадры-вспышки соединяются, сталкиваются и складываются в монтажную фразу, наполненную драматизмом и особенной выразительностью.