Кино, культура и дух времени - стр. 29
Для молодых еврейских иммигрантов нет ничего необычного в желании полностью ассимилироваться, – пишет Гейблер, – но эту группу отличало фанатическое, даже можно сказать патологическое желание упасть в объятья Америки и полностью забыть свое прошлое80.
Пожалуй, самым ярким представителем этой группы был Луис Б. Майер, вторая буква M в названии студии MGM – Metro-Goldwyn-Mayer. Его в равной степени любили и ненавидели. Он мог быть добрым, сентиментальным и заботливым папашей для своих любимых актеров и режиссеров. «Для меня, – вспоминала Джоан Кроуфорд, – он был и отцом, и лучшим другом. Джуди Гарленд и Лана Тёрнер всегда бежали к нему, когда у них возникали проблемы»81.
Гейблер рассказывает историю, как режиссер Пандро Берман принес ему сценарий антифашистского фильма «Седьмой крест»82. Голливудские евреи избегали антифашистских тем, чтобы никто не мог сказать: «Своими разборками с Гитлером они втягивают Америку в войну». «Ты совершаешь большую ошибку, – сказал Майер, – идея ужасная. Но ты мой мальчик. Если очень хочешь – делай»83.
Но Майер мог быть холодным и жестоким. «Дьявол во плоти, – говорила о нем актриса Хелен Хейс, – самый большой злодей, которого я встречала в жизни». С ней соглашался актер Ральф Беллами: «Еврейский Гитлер, фашист»84. Согласно легенде, самую убийственную фразу на похоронах Майера произнес его партнер Сэмюэл Голдвин (буква G в названии студии): «Почему так много людей пришли на его похороны? Они хотели убедиться, что он умер». Самые сложные отношения у Майера сложились с его партнером Ирвингом Тальбергом. Они нуждались друг в друге, что не мешало каждому стараться избавиться от другого85.
Майер упорно настаивал, что не помнил ни места, ни дня своего рождения (он родился в городе Дымер на Украине). В конце концов стал утверждать, что родился 4 июля, в День независимости США. Он был страстным антикоммунистом и активным членом республиканской партии. Как ни странно, одно качество советского искусства его привлекало – стремление переделать общество86. То же самое он хотел бы проделать с Америкой – сдвинув ее, разумеется, в противоположном, патриархальном направлении.
Одну из глав своей книги Гейблер начинает с эпиграфа из неизвестного романа неизвестного автора под названием «Раввин Бёрнс»:
Страстное желание американизироваться, чтобы гои приняли его за своего, заставляет его отказаться от всего еврейского. Он избавляется от акцента, сбривает бороду, меняет одежду, англизирует свое имя и фамилию, играет в гольф и теннис, принимает протестантство. И тут до него доходит, что от его личности не осталось ничего