Кенотаф - стр. 10
– Где твой любимый шофер Василий? – спросил Семен.
– Отпустил его до утра, пусть отдохнет, немолодой уже… Хороший мужик Василий Петрович, из первых чекистов.
– А мой шофер Коля ушел работать в НКВД. Толковый парень, там у него перспектива роста, я не возражал, написал ему отличную характеристику.
– Все они там толковыми становятся… А Василий ушел из органов, с молодой порослью чекистов тягаться не захотел.
– Чем же молодые чекисты от старых отличаются?
– Ох, какой сложный вопрос ты задал, Семен. Не знаю… Думаю, для старых революция, интернационал были совсем рядом, им и служили, других авторитетов не признавали. А для молодых это всё уже далекая история, а начальство рядом…
– Ответ твой, Ваня, еще сложнее. Я так думаю, что у каждого поколения чекистов свои задачи и методы, которые временем диктуются. В этом и разница…
Иван неопределенно отмахнулся, взял Семена под руку и ускорил шаг. Они молча прошли по улице Ракова до сквера Лассаля, что между Русским музеем и зданием бывшего Дворянского собрания, закружили вокруг по хрустящему под ногами снегу. Иван подставил ладонь под падающие мокрые снежинки, растер влажной рукой лицо, заговорил приглушенно, безадресно, словно в пустое пространство…
– Хочу поделиться важным… Это непраздничное, за столом неуместное… Устал я от партийной работы, вспомнил свою рабочую юность на уральском заводе, хочу уйти на живое дело, для живых людей полезное. Я ведь слесарем был неплохим, да и в организации производства кое-что понимаю. Вот старые друзья приглашают в Сибирь, в Красноярский край, на новый машиностроительный завод, где толковых людей не хватает, предлагают должность начальника цеха. Думаю согласиться…
– Ты в своем уме, Ваня? – озабоченно вскрикнул Семен, мгновенно протрезвевший, – с должности секретаря райкома в начальники цеха… Да это же вроде ссылки за плохую работу. Ты, что ли, не справляешься со своей работой? Где здесь логика?
– Да не кричи ты… – Иван взял Семена за плечо, больно сжал его, приблизился, глухо заговорил, почти зашептал: – А логики у нас давно нет, ее заменила партийная дисциплина. Тебе, Сема, одному говорю… Другу старому, которому верю… Устал я руководить бессловесными. Мне в рот смотрят, свое слово сказать боятся. А главное – не хочу быть посередке на картине, на пьедестале… Отовсюду всем виден, и сверху, и сбоку… Чем виднее, тем уязвимее, ты-то должен понимать. Чую, Сема, зверье нас окружает… Как тогда, в Гражданскую, помнишь – словно почуял я дух смерти, когда конница мамонтовская налетела, еще невидимая и неслышимая. Тогда было проще, враг был яснее, а сейчас… Боюсь я, Сема, хочу уйти в тень. Тогда не боялся, а сейчас боюсь…