Казанский альманах 2019. Коралл - стр. 20
Перед лестницей обречённый остановился и огляделся. Перед ним стояли такие же, как он, люди, только жестокие и бессердечные. «За что? Почему?» – говорил его печальный растерянный взгляд. Ему хотелось кричать, да так, чтобы из равнодушно уставившихся на него тысяч глаз брызнули горячие слёз жалости и сочувствия, чтобы эти люди поняли, что он такой же человек, как они, – молодой, здоровый, добрый. Что за горами у него тоже есть старая мать, отец, молодая красивая жена. Хотелось сказать: «Почему, за что собираетесь вы лишить меня жизни, разлучить с солнцем, миром, женой?..»
Но ничего этого сказать он не мог. Только из глаз выкатились две чистые и светлые, как жемчужины, слезинки. Слёзы, видимо, вернули его к реальности. Он понял, что желание его – это малодушие. Разве сам он не убил когда-то медведицу! Ни он, ни зверь не пожалели тогда друг друга. А этих много, и они не медведи, а гораздо хуже. Глаза их такие бездушные, в них столько злобы, чего не было в глазах даже зверя. Нет, эти не поймут его, не пожалеют…
Он расправил сдавленную арканом грудь, поднял голову и с большим трудом стал взбираться по лестнице. Охранники полезли за ним. Старуха-смерть ждала его наверху. Последним на помост поднялся кам в длинной шубе и лоснящейся от долгого использования можжевеловой палкой в руке. Он сверху окинул взглядом толпу, отыскивая тархана. Взгляды их встретились.
– Итак, приступим с помощью Аллаха? – спросил кам.
– Приступим, – отозвался тархан.
Стоящие на эшафоте зашевелились. Охранники крепко ухватили Аю-Мамака за связанные руки, натянули аркан. Старуха стала медленно поднимать нож.
– Ты раб Аллаха, такова твоя судьба, – сказал кам, обращаясь к обречённому. – Мы приносим тебя в жертву тысячам наших родных, которые были убиты на войне с чинами. Душа твоя воспарит к Аллаху. Когда будешь там, скажи: пусть убитые наши братья не таят на нас, живых, обиду. Пусть в дела наши не вмешиваются и не чинят нам зла.
Мамак не смог ответить каму – старуха-смерть неожиданно бодро взмахнула ножом, и голова молодого алыпа, который был так отважен, состязаясь за любимую, отделилась от туловища и скатилась вниз. Из раны хлынула горячая кровь.
Теперь уж алчные духи вдоволь напьются крови. Успокоившись навеки, они вместе с душой Аю-Мамака улетят на небо, чтобы на следующий год вернуться на землю зелёной травой, пчёлами и цветами, бабочками и листьями. Так что не засохнет корень жизни.
Слава, вечная слава тебе, дорогой брат мой! Святая кровь твоя воскресит тебя из мёртвых и продолжит жизнь!
Люди стояли, затаив дыхание, потрясённые страшным зрелищем. Кто-то из мужчин поджёг хворост. С трудом выбившийся из-под мёрзлых веток живой огонёк вначале боязливо рыпался во тьме во все стороны, не имея сил разгореться. Но вот в костёр, как того требовал обычай, вылили горшок масла – дар Матери-огню. Огонёк тотчас окреп и весело заплясал, треща и рассыпая искры. Языки пламени принялись лизать сучья и ветки. На глазах у тысяч людей началась тяжба огня и хвороста, огня и воды. Заледенелые сучья, не желая сдаваться на милость огню, шипели, попискивали, выжимая из-под коры влагу, силясь потушить пламя. А оно, притихнув на время, набиралось сил, чтобы взвиться внезапно, с жадностью накинуться на хворост и пожирать его. То тут, то там слышалось, как с жалобным хрустом ломались сучья, будто стонали в ответ на победное беспощадное шествие. Ветви тонкие и потолще, попав в круговерть огня, превращались в кроваво-красные угли и рассыпались пеплом.