Кавказская слава России. Черный гусар - стр. 19
Ворота Шуши распахнулись, из них выбежала горстка людей. Джимшид прищурился против солнца – всмотрелся. Приближенные, самые доверенные лица при дворе Ибрагим-хана, те, что не смогли последовать за бывшим властителем, не успели спрятаться, рискнули остаться на месте и встретить повелителя персов.
Они подкрасили щеки, чтобы не так бросалась в глаза их белизна. Они приседали от страха, они били в ладони и пели песню, приличествующую этому случаю. Старинную песню с почти плясовым припевом:
– Пришли, привели мы
страшилище-дракона,
Прогнали так, что след простыл,
хитрую лисицу…
«Бешеные» расступились, и телохранители вывели вперед шаха. Он морщил лицо и кивал головой в такт песне. И тогда персидские беки и сераскеры тоже начали выпевать простые слова:
– Пришли, привели мы
страшилище-дракона,
Прогнали так, что след простыл,
хитрую лисицу…
Жители Шуши произносили одну строчку, персы подхватывали вторую, все хлопали в ладоши и кружились, подпрыгивая…
Ага-Мохаммед остановил жеребца, ступил со стремени на спину подбежавшего телохранителя; с нее ему помогли спуститься на землю.
Все замерли в испуге, ожидая распоряжений, но шах дважды медленно хлопнул в ладоши, и песню запели снова…
– Пришли, привели мы
страшилище-дракона,
Прогнали так, что след простыл,
хитрую лисицу…
Сам страшный, свирепый дракон тоже выговаривал негромко слова, хлопал ладонями, кружился, подпрыгивал так, что развевались полы вышитого халата. Он мял узкие губы, пробовал улыбаться и был совершенно счастлив. Он – Ахта-хан, евнух, старый, низенький, сморщенный человек сумел распечатать величавую девственницу. Он благодарил Аллаха, что тот дал ему достаточно сил и терпения дожить до этого дня.
Шах остановился, и все смолкли разом. Его снова подсадили в седло, и персы двинулись дальше в город. Джимшид смотрел в спину Ага-Мохаммеду, и ему казалось, он понимает, о чем думает сейчас «Дракон», снова ставший свирепым страшилищем. Ахта-хан размышлял – как же он заставит себя запомнить непокорных жителей Карабаха.
Подъехав к дворцу, шах быстро прошел в покои. Мелика вместе с другими пленными втащили во двор и швырнули к забору. Оттуда Джимшид следил, как творил быстрый суд очередной «лев Ирана».
Ага-Мохаммед сидел у окна, завешенного высочайшей завесью – серапердой[7]. Он видел всех, его же – никто. «Бешеные» приводили жителей Шуши, чьи имена, к несчастью владельцев, застряли в мозгу Ахта-хана.
– Здесь ли такой-то? – опрашивал собравшихся писклявый голос, доносившийся из-за складок материи.
– Бяли теседиггин олум! – отвечал шаху несчастный. – Точно так, да буду я твоей жертвой!