Размер шрифта
-
+

Карма - стр. 3


Это моя жена, – пытается он умилостивить стюардессу.


Я понимаю, – отвечает она. – Но ради общей безопасности…

На время взлета он засовывает урну под сиденье.


Прости, – говорит он шепотом моей маме. – Тебе не место у меня в ногах.


Милая Майя, позаботься об отце.

Вы будете очень нужны друг другу.


Вина

Бапу раздавлен горем и угрызениями совести.

Меня он тоже винит.


Где ты была? Почему оставила мать одну?

Какие такие твои дела могут быть важнее нее?


Я не нанималась ее сторожить! – прокричала я и убежала далеко в поля.


Отец говорит, что мата совсем пала духом, пока дожидалась меня.

(Что она в это время играла?

Моего любимого Баха?

Или Шуберта?

Нет, скорее всего Бетховена.)


А где была я?

Почему не прибежала из школы прямо домой, как делала это каждый день?


Потому что мне надо было кое-что сделать.

Я хотела проверить свои подозрения.

Пианино

Отец купил пианино, когда дела пошли совсем плохо.


В наших прериях эти инструменты стоят недорого. Они есть почти в каждом сельском доме. И всегда тут или там кто-нибудь хочет пианино продать. Двести долларов – и оно ваше.


Мата упросила затащить пианино на второй этаж, в комнату с желтыми обоями. Для этого пришлось снять перила и разобрать кусок стены.

Хочу, чтобы оно стояло в комнате с дверью, – настаивала она.


На какое-то время это помогло. Теперь, когда я возвращалась из школы, мата не плакала тайком на кухне, а играла на пианино. Окна на втором этаже распахнуты настежь.

Ветерок разносит звуки вальса.


Когда не играла, она напевала что-нибудь себе под нос. Мы с отцом переглядывались и улыбались. Похоже, все будет хорошо. Она забудет про одиночество. Перестанет рваться домой.


Но прошло несколько лет, и музыка стала звучать громче – злая, красивая, полная слез и тоски. Меня она одновременно завораживала и пугала. Мама играла с такой страстью, что даже не верилось, что за инструментом она – маленькая тихая женщина, которая сидела за обедом, чинно сложив руки на столе, как в старину было положено складывать школьницам. И не съедала ни крошки. Только смотрела перед собой широко раскрытыми, заплаканными глазами. Даже плакала она как-то сдержанно. И только играя, давала волю чувствам.


Пол в комнате над кухней дрожал от ее аккордов. Бывали дни, когда она забывалась и звала меня Дживой.


В день, когда бапу расплакался в ответ на ее слова, я поняла: перемен к лучшему ждать уже не стоит.


У меня больше не будет детей, Амар, – сказала она по-английски. – Я их не выкормлю.


Мата прижала руку к груди, чтобы показать, какая она у нее плоская.


С тех пор она больше не говорила на пенджаби. Языком ее последних дней стал хинди.

Страница 3