Карма - стр. 21
Золотой храм
Бапу говорит, ее смерть – на совести архитектуры.
Она умерла, потому что был осквернен четырехсотлетний храм.
(Потому что по старому дому гуляли сквозняки, ветер прерий задувал во все щели.)
Потому что люди вошли в его врата (Восточные. Западные. Северные. Южные) без должного почтения.
(Потому что задняя дверь толком не закрывалась.)
Потому что золото было запятнано кровью.
(Потому что на кухне было вечно холодно. И пусто.)
Она умерла из-за ненависти. Предрассудков. Нетерпимости.
(Из-за любви.)
Из-за того, что экстремисты превратили храм в святилище насилия.
(Из-за разлуки с домом.)
Архитектура и вдохновляет, и убивает.
Помрачение
Слухи теперь принимают за чистую правду:
– Сикхи раздают своим засахаренные фрукты и светильники, чтобы отпраздновать смерть госпожи Ганди.
– Из Пенджаба идут поезда. Они набиты телами вырезанных сикхами индусов.
Нам никогда не простят этого, – говорит бапу. – Того, что сами же напридумывали.
Кровь за кровь!
Кхун ка бадла кхун!
В поисках мужчин в тюрбанах шайки головорезов один за другим обшаривают кварталы Нью-Дели:
Мунирка
Сакет
Саут-Икстеншен
Ладжпат-Нагар
Бхогал
Джангпура
Ашарм
Коннот-Сёркл
Громят и жгут всё, что попадается на пути.
Красными крестами помечают места, где могут находиться сикхи.
Их дома. Магазины. Храмы.
Даже гурдвары![6] – восклицает бапу. – Значит, совсем негде укрыться?
Отчаяние
Сикхи стригут волосы,
бреют бороды,
снимают тюрбаны,
как будто всегда могли
запросто без них обходиться.
Острижен
Нет, бапу. Не надо стричься.
Волосы меня выдадут.
А как же Бог?
Ему придется войти в мое положение.
Ты станешь патитом[7]. Я плачу, уткнувшись ему в плечо. Не будешь больше сикхом.
Волосы – это еще не весь сикх. Важно, что он говорит, во что верит. А что я смогу сказать, Джива, если меня убьют?
Я помню, как мата мыла отцу волосы. Как струилась в ее маленьких руках черная река.
Пожалуйста, бапу, не надо.
Слушай, Джива! Я должен тебя сберечь, а в таком виде это невозможно. Давай режь!
Он вручает мне ножницы. (Откуда они взялись?)
Ничего тяжелее я в жизни в руках не держала.
Ты велишь отнять у тебя то, с чем тебе страшнее всего расстаться.
Я велю помочь спасти мою душу и мою дочь.
Лезвия врезаются в черноту. Врезаются с трудом. Даже их притупляет печаль.
Бапу поет воинственный гимн.
Даиво Шива Бар Мохаи Аиху…
Волосы сыплются на пол. Отец плачет. Оплакивает свои потери.
Я тоже плачу – и как индуска, и как сикх.
За помощью
Жди здесь. Я постараюсь вернуться поскорее.
Он тянется почесать пальцем висок под тюрбаном. Но тут вспоминает, почему на нем больше нет тюрбана. Он щупает колючую, упругую поросль, оставшуюся после того, как я поработала ножницами.