Кариатиды - стр. 4
– Алло!
И однако то была не осведомительница.
– Ритуля, – сладко пропел голос редакторши, дамы неприятной во всех отношениях, кроме вокального, – у меня есть для тебя тема. – Она сделала паузу и торжественно объявила: – В опере нашли труп.
– Убийство? – удивилась Рита.
– Нет, нет. Инфаркт, инсульт, что-то в этом роде. Некий рабочий сцены, жил в театре, в какой-то комнатке под крышей. Семейная драма. Жена то ли умерла, то ли сбежала, дочь вышла замуж и переехала в Кировакан, в Степанаван, словом, куда-то в район, что-то стряслось с квартирой, деваться бедняге было некуда, и директор сжалился, разрешил ему жить в театре. Ну он и жил, и потихоньку спивался там, на чердаке. Представляешь? Пыльная каморка, пустые бутылки, мертвец. Да, еще включенный телевизор. Как в романе. Сделаешь?
– А с газетой что? – поинтересовалась Рита осторожно.
– Ну… Выходим, как видишь.
– Так, значит, нашлись деньги?
Редакторша помолчала. Потом неохотно призналась:
– Пока нет. Но типография еще печатает. В долг. Ну как?
– Ладно, – сказала Рита.
Веселенькие дела! Правительственную газету прикрывают за отсутствием средств. Финансы поют уже не романсы, а лебединую песню. В датском королевстве не то чтоб неладно, датское королевство дышит на ладан. Королевству пора взять себе девизом фразу “не хлебом единым”, не девизом, а вместо той строки в бюджете, которая подразумевает зарплаты всяким интеллигентам и иным лишним людям, собственно, на практике это уже претворяется в жизнь, по полгода не плачено бюджетникам, а то и больше. Впрочем, Риту это не очень задевало, кладбищенские, как он сам мрачно выражался, доходы Ишхана к государству отношения не имели. Ну вот! Смолчишь, и все скажут: это потому что деньги муженек в дом несет, кормит, поит, одевает! Хотя вовсе не в заработках Ишхана дело, жила же она с ним и в те годы, когда вел он существование поистине богемное, пил, терял разум при виде каждой юбки и… И творил. Заказов не было, какие заказы могут быть в эпоху соцреализма у авангардиста, так он раздаривал статуи приятелям на дачи, словно какие-нибудь копеечные сувениры. А она работала. И все терпела. Даже не столько ради дочери, как всем объясняла, сколько ради… А ради чего, собственно? Не важно, терпела, и все. А теперь? Теперь и Гаюшка выросла, уже сама замужем, не сегодня завтра бабушкой сделает, не на внуков же будущих ссылаться. А зачем, собственно, ссылаться? Чего ради мириться с очередными его гастролями, не может и на старости лет угомониться, пятьдесят человеку стукнуло, а все девочки интересны, и добро бы девочки, а то позарился на ровесницу жены! Хотя это еще неизвестно, это все, дорогуша моя, домыслы, может, бегает он к восемнадцатилетней красотке, что в наше время не проблема, не семидесятые, чай, годы, когда без предложения руки и сердца ни к кому не подступиться было. Так что все это фантазии твои… Да? Рита отодвинула телефон, встала, пошла в комнату, вытянула из-под письменного стола заполненную почти доверху корзину для бумаг, перевернула ее, отставила в сторону, присела на корточки и стала разворачивать скомканные листы. Наброски большей частью походили на ребусы, но ее не покидало ощущение, что вчера, когда те валялись еще на столе, она взглянула мимоходом, и показалось, будто мелькнуло нечто знакомое… Ага! Вот… Она разгладила лист и всмотрелась. Конечно, опознание моделей Ишхана труд нелегкий, но не всегда непосильный, тем более, когда есть масса ракурсов, фас, профиль, сбоку под углом, снизу… Лепить, что ли, собрался? Она вернулась в кухню с набросками в руке и, убирая со стола, меланхолически на них поглядывала, в итоге вместо того, чтоб полностью увериться, стала все больше сомневаться. Нет, в качестве вещественного доказательства сие произведение искусства не годилось, и вообще ни на что не годилось, коли уж оказалось в корзине. И однако почти одиннадцать. Она снова смяла лист, бросила его в мусорное ведро, открыла холодильник и начала исследовать содержимое кастрюль и коробок, которыми он был заставлен.