Караван в Хиву - стр. 26
Но внутренний вид казацкой столицы удивил самарян еще больше: на огромном черном пепелище поднимались украшенные богатыми наличниками новые рубленые избы и домишки пришлой бедноты, обмазанные глиной, с подслеповатыми окошечками, в которые и кошке влезть немалого труда будет стоить.
– Бог ты мой! – поразился Родион Михайлов, озираясь беспрестанно по обе стороны улицы. – Слыхал я в Самаре, что погорел Яицкий город, но чтоб так подчистую – не мнилось даже!
Федор Погорский и старый Авдей пояснили, что пожар случился два года тому назад, в августе. Теперь по указу губернатора Неплюева велено строить улицы шириной в двенадцать саженей[13]. А прежде царила здесь такая теснота, что и двум возам не разъехаться толком, осями цеплялись, и ругани оттого случалось предостаточно. Да и пожарам вольготно было гулять с крыши на крышу, особенно доведись быть ветерку.
Каравану, с трудом продвигавшемуся по заваленным обгорелыми бревнами и скарбом улицам к войсковой избе, неожиданно встретилось весьма странное шествие.
Впереди возбужденной толпы, не вплотную, а шагов за десять, шли двое. Один – низкорослый, в бирюзовом шелковом бешмете с ярко-красными галунами по воротнику и по бортам – вел на веревке избитого в кровь казака лет тридцати, не более. На казаке был немыслимо ветхий кафтан, продуваемый ветрами, как полусъеденная скотом крестьянская крыша по весне. Под кафтаном видна нательная, истрепанная от стирки сорочка. Широкие шаровары, на коленях заштопанные старательной женской рукой, заправлены в голенища разбитых сапог. Ведомый казак правой рукой защищал голову от ударов длинной увесистой палки и густым, униженным голосом то и дело просил встречных казаков, с трудом разжимая губы:
– Христиане, восчувствуйте! Братцы казаки, не дайте детишкам помереть с голоду!
Шествие поравнялось с самарянами и чуть приостановилось – богатый казак замешкался, выбирая, какой стороной обойти возы.
– Должно быть, вора изловили, – раздался за спиной Рукавкина равнодушный голос Петра Чучалова. – Теперь забьют до смерти, у них недавно был такой же случай, я слышал. Суровые здесь законы к лихоимцам…
Герасим при новом ударе палкой по казаку не выдержал, с дрожью в руках натянул вожжи, остановил коня. Не помня себя от гнева и жалости, соскочил на землю и закричал, шепелявя более обычного:
– Не смей бить, изверг! За что такое злодейство? – И тут же едва увернулся: длинная палка свистнула у него над головой, задела шапку и отбросила ее под копыта лошадей. Герасим отскочил, глазами зашарил, какой головешкой поувесистее запустить в нелюдя?