Капкан для носорога - стр. 2

Носил Семен Михайлович серый костюм старого покроя и рубашку в полоску. Под костюм вместо туфель он предпочитал обувать практичные и востребованные еще со времен Древнего Рима сандалии, и эти сандалии сейчас направлялись в родной гастроном.

Гастроном, несмотря ни на что, оставался родным потому, что спустя тридцать неспокойных лет многое осталось по-старому.

Старая заведующая, половина прежних продавщиц, которые так же хамят, когда в плохом настроении, и так же обвешивают вне зависимости от него, и даже старые прилавки-холодильники, не считая парочки новых, привезенных поставщиками пива и мороженого. За столько лет не изменился даже фасад двухэтажного кирпичного дома, на первом этаже которого располагался гастроном, но Михалычу нравилась эта живущая до сих пор память о том времени, когда в этой стране была, казалось бы, нерушимая, стабильность.

Купив продукты, именинник остановился у винно-водочного отдела при входе и заказал бутылку армянского коньяка.

– Что это вы, Семен Михайлович, с завидным постоянством обходили мой отдел, и вдруг на тебе – коньяк! Никак с дамой сердца на свидание собрались, – сказала с иронией молодая черноволосая продавщица, не скрывающая своего четвертого размера, в котором терялся крестик, свисающий на тонкой золотой цепочке.

– А что, – ответил мужчина, – никогда не поздно осчастливить женщину. Вот ты, Татьяна, пошла бы со мной на свидание?

– С вами, Михалыч, хоть на край света, – сказала девушка, и, рассмеявшись, они распрощались.

Покинув гастроном, Семен Михайлович неспешным шагом прошелся вдоль каштановой аллеи, пока не достиг полуразрушенных ступеней старого, еще сталинской постройки дома. На дверях подъезда красовалось очередное уведомление из ЖЭКа о выселении жильцов дома в связи с его сносом и расселением по малосемейным общежитиям.

Михалыч, негромко выругавшись, дернул на себя ручку двери и вошел в подъезд. Поднявшись на одном дыхании на свой пока еще законный третий этаж, он остановился. Годы давали о себе знать. Немного переведя дух, Семен Михайлович вошел в квартиру. Разувшись, и сняв пиджак, он прошел на кухню и, разобрав сумку, начал не торопясь нарезать закуски. Примерно через два часа с работы должен был вернуться внук, и ему хотелось успеть организовать праздничный стол. Картошка на плите весело кипела. Из радиоприемника на стенке звучал звонкий голос Пугачевой, поющий о том, что могут короли. Пенсионер достал из холодильника банку шпрот и, положив на разделочный стол, вонзил в нее нож. Струя масла, вырвавшаяся из консервы, угодила на дедовы грамоты за примерную работу, когда-то торжественно выданные в актовых залах на общественных собраниях, а теперь закрывавшие огромную дыру от отсыревших обоев у стола. Старик усмехнулся. Он уже давно относился с юмором к своим трудовым достижениям, а в последнее время и подавно. Вскрыв консерву, Михалыч прервался для того, чтобы заточить нож, услышав шум подъехавшего автомобиля он, кончиком ножа отодвинув в сторону занавеску, посмотрел в окно. Окна его квартиры выходили во внутренний двор «Ринобанка». Вот в этот самый двор сейчас и въезжала очередная инкассаторская машина. Каждый день приблизительно в одно и то же время приезжали инкассаторы и, судя по всему, свозили денежные знаки из филиалов города в центральное отделение банка. В углу двора стоял припыленный и притрушенный желтой листвой серо-синий бронированный фургон. Он выезжал аккуратно один раз в неделю. После выхода на пенсию у Семена Михайловича ощутимо прибавилось времени для того, чтобы замечать то, что раньше его не интересовало вовсе.