Капкан для киллера – 1 - стр. 10
Адвокат вновь зашелестел газетным листом – концовка материала в газете «Сегодня» за 5 февраля была созвучна его соображениям:
«Не секрет, что труп Солоника хотят увидеть очень многие. Вот только вопрос: а мертв ли он? Допустим, что Саша Македонский «скорее мертв». Вот только «мифы и легенды» Греции заставляют в этом усомниться...»
Сигарета, зажатая между пальцами, неслышно тлела, пепел падал на полированный стол, но Адвокат не замечал этого. Сунул руку во внутренний карман пиджака, извлек диктофончик и четыре микрокассеты, вставил одну из них, нажал на воспроизведение.
Это были предсмертные воспоминания Александра Солоника. Хотя, как знать, может быть, и не предсмертные?
Кассеты эти хранились в специальной ячейке банка в Лимасоле. Адвокат специально летал на Кипр, чтобы извлечь их оттуда. Недавнему посетителю Третьего муниципального кладбища очень не хотелось вспоминать, кто, как и при каких обстоятельствах сообщил ему об этих аудиозаписях. Да и могли ли они теперь что-нибудь изменить?
Тихо, почти неслышно шелестела магнитная лента, и знакомый голос, который он столько раз слышал в кабинете «Матросской тишины», неторопливо, обстоятельно повествовал о жизни Саши Македонского. О том, как простой, ничем не примечательный курганский парень стал грозой и ужасом русской мафии. О том, почему МУР, РУОП, специальные поисковые группы ГУИНа, прокуратура и ФСБ с их воистину неограниченными возможностями так долго не могли выйти на след «курганского Рэмбо». И конечно же, о тех, кого ему, Александру Солонику, приходилось «исполнять». Правда, рассказчик старался не упоминать о тех людях, которые стояли за киллерскими отстрелами, – о тех, кто заказывал ему убийства, о тех, с чьей помощью он был извлечен из СИЗО «Матросская тишина», кто организовал ему бегство в солнечную Грецию. Когда же монолог подходил к самому главному, к кукловодам, незримо дергавшим за ниточки из-за кулис, голос рассказчика становился каким-то тусклым, речь сбивчивой – так может говорить лишь человек, который рассчитывает в будущем никогда с теми кукловодами больше не встречаться.
Но тогда получается, что Солоник скорей жив, чем мертв.
Это была не исповедь и не мемуары, и уж тем более не крик души. Кому, как не Александру Македонскому, знать: за его именем тянется шлейф догадок, домыслов, слухов и сплетен, порой самых неправдоподобных и жутких. И, наверное, он посчитал своим долгом изложить события таковыми, какими они виделись ему самому.
Удивительно, но повествование велось от третьего лица: не «я, Саша», а «он, Александр». Словно Юлий Цезарь в «Записках о Галльской войне». Когда-то, еще во время заключения в «Матросске», Солоник сказал своему защитнику: «Я хотел бы, чтобы обо мне написали книгу или сняли фильм. Впрочем, что толку? Ведь мне не придется ни читать ее, ни смотреть».