Капитанская дочка. Истина - стр. 12
Положение, при котором жена армейского капитана заправляла всей крепостию, да к тому же не видела надобности скрывать, что руководствовалась не нуждами вверенного на попечение супруга редута, а токмо собственной корыстию да неприличествующими пристрастиями, на первый взгляд показалось мне нетерпимым, однако ж, поразмыслив, я пришел к выводу, что несчастная Василиса Егоровна отличалась от славнейшей Екатерины Великой всего лишь масштабами правления, посему сделал вид, что ничего особого не происходит.
Между тем, Василиса Егоровна продолжала:
– Ну, что, Максимыч, все ли благополучно?
– Все, славу богу, тихо, – отвечал казак; – только капрал Тарас Малыгин подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей воды.
– Иван Игнатьич! – сказала капитанша кривому старичку. – Разбери Малыгина с Устиньей, кто прав, кто виноват. Да обоих и накажи. Ну, Максимыч, ступай себе с богом. Алексей Иваныч, Максимыч отведет вас на вашу квартиру.
Я откланялся. Урядник привел меня в избу, стоявшую на высоком берегу реки, на самом краю крепости. Половина избы занята была семьею Семена Кузова, другую отвели мне. Она состояла из одной горницы довольно опрятной, разделенной надвое перегородкой. Никитич стал в ней распоряжаться; я стал глядеть в узенькое окошко, размышляя о скудоумии и простоте нравов низшего слоя государевой опричнины – «Разбери, кто прав, кто виноват, да обоих и накажи» – как лучше можно передать состояние дикости, присущей всему безграничному краю, называемому Российской Империей. Неужто не найдется управы, способной положить конец царящему у нас беззаконию, неужто не явится сизый орел, сокол ясный, что взмахнет мечом Гидеоновым над главами сей гидры острозуброй и срубит смердящие морды, адский пламень изрыгающие. Неужто не народился еще заступник народный, – Бова Королевич или Иван Царевич, заперший бы дворян в ежевы рукавицы и правивший бы во благо державы, народа и последнего из подданных своих. Королевич, да Царевич – условия всенепременные, ибо Ивана Крестьянского Сына, да Алёшку Поповича народ наш, в мерзости властями удерживаемый, не примет ни в коем разе… Так думалось мне, пока разглядывал я мир в окошко.
Передо мною простиралась печальная степь. Наискось стояло несколько избушек; по улице бродило несколько куриц. Старуха, стоя на крыльце с корытом, кликала свиней, которые отвечали ей дружелюбным хрюканьем. И вот в какой стороне осуждены были проводить люди дни свои до скончания веков! Тоска взяла меня; я отошел от окошка и лег спать без ужина, несмотря на увещания мудрейшего Никитича, который повторял с сокрушением: