Канатоходцы. Том II - стр. 48
В кабинете обработанный. Глядя на этого лоха легковерного, готов к новой вариации: меня на волю, ловите (не выйдет!) тех умственных ребят. А он этих братовьёв не узнает, когда увидит! Да, бабку узнал… Э-эх! «Дурачок ты, батюшка». Но их хари… И тут… Вот где харя! И верят этому неумному гамадрилу, урка-гану, величают Андреем Максимовичем! «Это брат моей бабы, фамилио…» Так кривляет немецкую фамилию! И опять о Крыловых! Мол, тут дружба, которую не охладить и ледяной водой, хоть целый пруд с колонки!
– Хватит, Прудников, – прерывает Кромкин.
Дундуков как-то определил: Кромкин – еврей. Гитлер, сверхчеловеческий ариец, не мог всех ликвидировать, некоторые, как этот Кромкин, не только живут, отправляют в могилы других. И о них с Эльзой иногда думают, мол, носы. Андрей накануне регистрации требует метрики, там Эльза немка. А Кромкин на немца не тянет, и евреем не назовёшь. Пруда уводят, не надевая кандалов, которые на руках трубача.
А в кабинете уже медичка Алла. И опять о Крыловых. Не как Андрей (друганы), а – «культурные». Но заткнуть бы ей рот её беленьким, как бинт, шарфиком! Она работает по доходягам, её парень – по жмурикам. Алла выйдет на улицу, на троллейбусе номер три доедет до дома Мельде, пройдёт мимо, как бы передав привет.
Папа и дочка.
Папашке-вояшке правдивую ремарку! Думает: дочка (папина) «принцесса» (говорит Надька с конвейера)?
Уводят в какую-то клетушку.
…Май, игра на танцах. Музыка трубы влетает в открытые окна училища Чайковского. Там документы о его неприёме. В мелодию ныряет: «Кто ты? Не уходи». И не уходит она. Но глупо ведёт на территорию военной зоны. Вдоль тротуаров трава, кирпичные дома, бельё на верёвках. В квартире папашка-вояшка. А на стене ножи. «Нет, я не охотник, – говорит правдиво Генрих и добавляет не правдиво: – Я и муху не могу убить». – «С виду ты не паинька», – его ехидная ремарка. И вот опять идут с танцев, на которых он трубит, а она не танцует, и говорит, мол, отец где-то выведал: в городе только один Мельде, но Геннадий Иванович. «А я – Генрих Иоганнович! Тебе паспорт, и не только мой, но и Эльзин?» Её документ Лоре не нужен, а вот его… Мотивы о детдоме, о колонии. Нелегко о таком. Она равна училищу Чайковского, в которое не берут тех, у кого хоть одна ходка. Её ответ: «Головой надо думать, когда кто-нибудь подбивает на плохое». Прямо как Зоя Марковна, кликуха – Тёртая Морковь. Но имя Генрих Лора одобряет.
А этот хмырь запрещает Лоре крутить любовь с Мельде! Но лето уходит, холода, а они вдвоём, и в домике Мельде, и в трамвае (ему на фабрику, ей дальше). Её варежка отвоюет прогалинку на морозном окне, лишь бы его увидеть… Вот бы с ней тут в отдельной комнате, на нём фиолетовый свитер с белым орнаментом. А то телогрейка Андрея, вата видна в дырах, чуни (валенки урезаны до бот). Втолковывай потом: на колонку ходит не в брюках-дудочках. Думка жениться на ней, а это рандеву дало немалую трещинку их любви.