Канал имени Москвы. Том 2 - стр. 17
Человек в плоскодонке какое-то время греб молча. Затем снова поморщился:
– Тебе ведь известно, что это значит?! Ни с кем не заговаривайте, лодки не покидаем. Наши дела тебя не касаются, но законы гостеприимства не нарушим. Скоро все изменится, войдет в привычное русло. А пока найдем всем место стоянки в Пирогово, туда не заходят водовороты.
И он впервые разулыбался и мечтательно добавил:
– Благословенное Пирогово – туда не заходит никакая напасть.
Петропавел кивнул, но, отворачиваясь, с сомнением чуть слышно произнес:
– Кроме той, что уже там.
Однако Ева его услышала.
А потом лодка прошла заградительные ворота, и еще на подступе к ним у Евы закружилась голова и повторилось легкое ощущение дурноты. Только опять она не поняла, что случилось. Еще в первый раз, когда проходили ворота на Икшинском море («Номер сто восемь», – зачем-то сказал о них Петропавел), Ева почувствовала что-то подобное, однако сейчас чувство было гораздо сильнее. У девушки неожиданно участилось сердцебиение, краска, напротив, покинула ее лицо, а руки, шею и спину стянула гусиная кожа. Ева смотрела куда-то прямо перед собой, силясь наконец проглотить ком в горле. А потом она поняла, что, наверное, некоторое время пребывала в чем-то похожем на прострацию. Она сжала ладони – кончики пальцев абсолютно холодные. Да в чем дело-то? Что не так?! И чем было это странное чувство нереальности? Как будто часть ее находится в каком-то другом, возможно, очень плохом месте, и вот в какой-то миг она не могла с уверенностью сказать, какая из двух ее частей существует на самом деле. Испарина выступила на лбу. Ева передернула плечами. Видела ли она что-нибудь необычное? Вроде бы нет. А эта ноющая мутная то ли тревога в груди, то ли?.. Но вроде бы действительно все в порядке. Как и в первый раз, еще на Икше, она действительно не поняла, что увидела. Так, какие-то миражи. Но Ева слышала, что такое частенько происходит на канале.
Правда, в тот самый момент – «ворота 108» – и Ева невесело усмехнулась; она была слишком поглощена скорбью по Хардову. И мыслями о Федоре, даже не зная, радостными или гибельными. Тогда все смешалось у нее в голове и в сердце, ей было необходимо подобрать осколки своего развалившегося мира и попытаться хоть как-то склеить. Так продолжалось до тех пор, пока зябким утром – только она помнит каждое мгновение этого утра – уже на широкой воде не прилетел Мунир, ворон Хардова, и не принес, наверное, самую счастливую весть в Евиной жизни. И все переменилось. Но позже. А в тот день, еще на Икше, она бы и не заметила, что лодка прошла заградительные ворота.