Камертон (сборник) - стр. 2
Они – верят! Радуются. Чему? Что рядом, на твоей заповедной территории, в спальне, поселится чей-то чужой дух. Невидимый, непредсказуемый. Будет бродить, смущать внезапным проявлением въяве без спроса.
Сплошное беспокойство!
Голову добровольно себе заморачивать. По ночам. Вот радость! За свои же деньги.
Пока я так размышлял, кто-то десять, а кто-то двадцать баксов к стартовой цене накуковал.
Я-то спокоен! Наблюдаю, не поддаюсь. Просто рассмеяться хочется им в лицо. Смотрю со стороны на этот разгул глупости. И вижу – словно подменили тех, кто в зал спокойно входил перед началом аукциона. Шутка ли – азарт, кураж!
Цена между тем, резво пошла вверх. Аукционист, видно, тёртый «дядя», так это ловко подбрасывает какие-то замечания, страсти-мордасти подогревает у толпы, знает, куда и как надавить.
Скороговоркой вдруг зачастил, зачастил. На высокой ноте цену озвучил и поёт, малиновкой на ветке заливается. Не сразу я и включился, сколько вещь стоит.
Рядом какой-то мужчина – жмёт, торгуется. Настойчивый. Прямо «вцепился» в койку. Пот градом, морда свёклой варёной набрякла. Галстук-шнурок ослабил на шее. Картонкой с номером пассы делает, а потом как веером ею обмахивается. Душно ему.
Может, и впрямь, у него дом большой, места много? Любит всё кондовое, добротное, чтобы на пять поколений вперёд пригодилось.
Триста долларов – взлетели торги, «мухой». И снова встали.
– Триста – раз… кто больше… триста двадцать? Триста двадцать – кто? Раз… Напоминаю – вырученные деньги пойдут на приют для бездомных собак.
Надавил на жалость аукционист – жонглёр чужих страстей! Ловкач!
В бок меня как чёрт толкнул. Даже привстал:
– Здесь! – громко.
– Триста двадцать – раз…триста двадцать – два, триста двадцать – три-и-и-и-и!
Как закричит. И давай они все вокруг безумствовать с новой силой! То ли рады за меня, то ли сожалеют, что сами не забрали койку?
Пойди их – пойми!
– Продано! Лот восемьсот шестнадцать! Поздравляю с покупкой!
Соседу дурно. Обмяк, съехал со стула. Суета началась. Пустырником завоняло, на спирту.
А меня мутной волной накрыло коротко. Ничё в башку не лезет. Одеревенела. Гадко стало на душе. Как в курятнике наутро.
Хотя, вроде бы и в сознании?
Ненависть к себе затмила всё вокруг, до горизонта и дальше. Всё стало серым, угрюмым.
Почему я в этом ревущем стаде оказался?
Все стулья двигают, впечатлениями делятся, на выход потянулись.
Крупным планом показывают бывшую хозяйку койки. Пожилая дама, высокая причёска, лицо круглое, глуповатое от безмерной радости. Улыбается во весь экран монитора, кастаньетами фарфоровых зубов прищёлкивает: