Каким быть человеку? - стр. 22

Он и не подозревал о грозовых тучах, которые собирались во мне всё это время, и, когда он хлопнул дверью, грозовые тучи разверзлись и пошел ливень, и он струился холодным потоком облегчения по всему моему лицу и телу.

На следующее утро я проснулась в нашей кровати одна, почти в полдень. Я повернулась выглянуть в окно. Светило солнце. Я привстала, глубоко вдохнула и поняла: настал новый день. Шесть месяцев подошли к концу. Ощущение свистящего полета исчезло. Этот отрезок времени навсегда остался позади, и я знала, что он уже не вернется ни воспоминанием, ни отголоском. Я ощутила невероятную радость; свободу, которой не чувствовала с тех пор, как была ребенком. Я преисполнилась легкости и сказала себе: «Это – самый счастливый день моей жизни».

Весь оставшийся день я то засыпала, то снова просыпалась, как человек, выброшенный на берег острова, наконец в безопасности, недвижимый, сухой. Биение волн, которое толкнуло меня в руки моего мужа, пронесло меня через брак, а потом оттолкнуло меня, улеглось и затихло; море успокоилось и отошло. Я вышла на песок и осмотрелась. Я была одна, и я была свободна.

Я знала, что с этих пор мне предстоит принимать решения, не выискивая следов на песке и не опираясь на ведущую меня руку. Отныне мне не будет ясно, что к чему может привести. Мне предстоит обратиться к своей проницательности, не только к интуиции; научиться взвешивать за и против, брать на себя ответственность. Взглянуть на реальность, а не только заглядывать внутрь себя.

Наконец я с головой погрузилась в безразличие вселенной. Словно умерли мои родители. Выбор был за мной. Я поняла, что могла бы попробовать вернуться к мужу, если бы захотела, но это уже не судьбоносная дорожка, а мой собственный выбор. И ничто не требовало от меня этого возвращения, потому что отказ возвращаться тоже мог стать моим выбором. Разница между этими двумя возможностями не была существенной; они были просто разными, вот и всё. Наконец-то я могла выбирать сама. Мне предстояло решить, какой мне быть.

Когда я переехала в одиночку в свою новую квартиру, я месяцами смотрела на пьесу, которую начала писать под воздействием судьбы. В тот период моей жизни я набросала первый ее черновик, и, хотя он не был идеальным, он казался написанным человеком, живущим в каком-то совершенно ином мире. Закончить этот черновик теперь не представлялось возможным. Пьеса могла с одинаковой вероятностью свернуть в любую сторону. Я не понимала, куда пойти и какой след оставить на земле.

Конечно, я не знала, как всё это облечь в слова или рассказать кому-то. Кроме того, я не понимала, почему это нужно рассказывать и какой в этом был смысл, а также кому это можно доверить – точно не Марго и не Мише, никому из тех, кого я знала, – ведь у них не было времени выслушивать такие слова, как