Как тебя зовут - стр. 16

На школьном дворе Розмари подошла к Людвигу и сказала: «Это ранец моего брата, тебе нельзя его носить». А потом выхватила с неожиданной силой и швырнула ранец на землю под взглядами онемевших одноклассников. Потом-то смеялись все, конечно. Не тому, что брата, – все донашивали за братьями и сестрами, правда, за своими. Но все равно отдавали, дарили, меняли, мало делали нового. А тому, что девочка – хрупкая девочка с узкими запястьями и белыми тонкими кудряшками – вырвала из рук мальчика ранец. Пусть у пятилетки вчерашнего. Людвиг сразу подумал, что теперь никакой жизни не будет. И не было, только не из-за случившегося. А дышал только тогда спокойно, когда Розмари болела ветрянкой или скарлатиной, сидела неделями дома. Тогда был спокоен, ни на кого не оглядывался.

Но сейчас, когда Розмари дрожала и прижималась к нему, все это не имело значения – и ранец забылся, и мешочек для обуви, который мама из пасхального кулька смастерила. Мама никогда ничего не выкидывала.

Они спускаются к домашним заготовкам, которых осталось не так много. Вот винный уксус в бутылках.

– Здесь нечем дышать, – говорит Розмари.

Ее белая кожа словно изнутри светится, а от кудряшек пахнет лавандовым мылом.

– Нет, отец сделал все так, чтобы был приток воздуха.

– Но мне нечем дышать! – она почти кричит.

Людвиг вздрогнул, закрывая ей рот рукой, – так нельзя, бомбы услышат.

Он прикасается и замирает.

Мягкое.

Тонкое.

Мокрое.

Ее губы, розовые и прозрачные.

– Ай… – Он отдергивает руку, почувствовав острую боль. – Ты чего, ну!

– Так тебе и надо.

– Хорошо, хорошо, не ори только.

От Розмари обычно исходил нежный молочный запах, самый обычный, такой у многих девочек бывает. Лавандовый, как теперь, тоже возникал иногда – уже редкий, особый, потому что они-то дома мылись дегтярным. Где мама Розмари покупала лавандовое мыло? Наверное, в Магдебурге.

Они долго молчат, потом Розмари спрашивает:

– А можно спеть песенку хотя бы или это тоже запрещено? Так ведь и сойти с ума недолго.

Какую еще песенку?

Herrgott, ты же взрослая девушка.

– Ты знаешь про принца с принцессой?..

И она поет, не дожидаясь ответа, – тихо и нежно. Людвиг замечает только, как двигаются ее губы, – и может думать только о ее губах.

Несколько раз он хотел шепнуть: «Остановись, ну, не до песен, услышит кто-нибудь». Он боялся еще, что мама подумает, что им до такой степени страшно и невыносимо здесь, что запели, от страха запели. Она рассказывала, что так бывает, что человек может сойти с ума и начать петь. Но когда услышал песню – не захотелось перебивать.