Как спасти бумажного динозавра - стр. 10
Иногда одолевают мысли. Навязчивые диалоги, которых никогда не было, воспоминания, образы – нестрашно. Если принять их и пропустить через себя, они уйдут, оставив после себя пустое пространство очищенного сознания.
Нельзя выйти из самолёта тем же человеком, что и зашёл в него. Хоть на капельку, а поменяешься.
Марк совсем не думает про Робин или про Лондон. Его заполняет Москва, те люди, которых он встретит, те места, которые увидит. Ему тревожно, будто его могут не узнать, не принять и не понять. Будто может так оказаться, что он стал чужим там, откуда уехал.
Ему грубит женщина на паспортном контроле, и он, подмигнув, желает ей «ошеломительно-прекрасного дня». В целом, ему везёт, и он не нарывается из-за этого на проблемы вроде теста на наркотики. Он бы его, конечно, прошёл, но нервы жалко.
Везение продолжается – багаж долетел до места назначения в целости и сохранности, по крайней мере, внешне. И, вытащив огромный чемодан, Марк преисполняется оптимизма. Москва его хорошо встречает.
Русская речь бьёт по ушам, он отвык слышать её в таких количествах. И слегка подзабыл, что соотечественники не любят улыбаться попусту.
Всё равно, они ему нравятся – эти хмурые мужчины и женщины с прыткими любопытными детьми, с разномастным багажом.
Ему надо поменять деньги и купить симку – старая заблокирована уже давно. Он едва не приходит в ужас, не сумев сразу найти российскую банковскую карту, но успокаивается – на месте. Просто не на том, но какая разница?
Волоча чемодан, он пытается сориентироваться в гигантском терминале, найти банкомат или обменник. Его одолевают таксисты, и он просто шутки ради отмахивается от них, бормоча: «Don’t understand!» И да, ему весело, когда они пытаются перейти на английский. Отвратительная выходка, да, Марк в курсе.
– Эй, Мелкий, подбросить? – вдруг спрашивают его, и на плечо ложится тяжёлая рука.
Марк почти успевает её скинуть, а потом оборачивается, взвизгнув, отпускает чемодан и кидается на шею здоровенному, заросшему серой щетиной мужику.
– Володька!
Он обнимает его так, словно это его единственный шанс не упасть.
– Мелкий!
Да, Володя такое не любит. Но Марку можно. Он Мелкий, он «липучка-обнимучка», ему простительно. Володя озвучивает детское прозвище, ворчит и строго шевелит бровями, а Марк не может перестать улыбаться. И, разорвав объятия, продолжает держать брата за рукав водолазки.
Если поставить их рядом, покажется, что разница в возрасте – все десять лет, а не два года. Володя суров как сибирские снега, у него глубокая складка между бровями, ужасная щетина, а светлые волосы подстрижены совсем коротко. Он большой, хмурый, и от него пахнет машиной.