Как работает пропаганда - стр. 9
Следующие обвинения оказываются куда более конкретными и показывают хорошую осведомленность автора: «В Египте приобщился он гонителям Церкви Христовой, проповедовал Алкоран Магометов, объявил себя защитником исповедания неверных последователей сего лжепророка мусульман и торжественно показывал презрение свое к пастырям святой Церкви Христовой».
В данном случае автор куда ближе к истине, чем в первом абзаце. Во время Египетского похода Бонапарт действительно всеми силами пытался добиться поддержки египтян. Высадившись в Александрии, он сразу выпустил воззвание к египтянам, причем датировано оно было не согласно традиционному календарю «от рождества Христова», а по революционному французскому календарю – 14 мессидора VI года Республики – и по мусульманскому календарю – 18 месяца мухаррема, год хиджры 1213. «Народы Египта, вам будут говорить, что я пришел, чтобы разрушить вашу религию, – не верьте! Отвечайте, что я пришел, чтобы восстановить ваши права, покарать узурпаторов, и что я уважаю больше, чем мамелюки, Бога, его пророка и Коран». Отсюда легко можно сделать вывод, что Наполеон принял ислам. Правда, сразу же за этой фразой появляется мысль, с которой согласились бы многие философы-просветители: «Скажите, что все люди равны перед Богом, только мудрость, таланты и добродетели вносят различия между людьми».
Объявил ли Бонапарт себя в Египте защитником мусульман? Да. Показывал ли он презрение к «пастырям святой Церкви»? Да. Вот что пишет Дмитрий Мережковский в своем романе – биографии Наполеона:
«Трудности духовные были еще больше материальных: чтобы в самом деле освободиться от пут европейской, христианской цивилизации, надо было освободиться от самого христианства. Был ли он готов и на это или только делал вид, что готов? Во всяком случае, неосторожно повторял легкую шутку легкого короля: „Париж стоит обедни!“ Это значит: мировое владычество стоит христианства.
«По вечерам я занимался теологией с беями, говорил им, что есть только Бог Магомета и что нелепо верить, будто бы Три – одно. У меня всегда было семь кофейников на огне, и ни один турок не заходил ко мне без того, чтобы не выпить кофе».
Может быть, сыны Пророка кое-что поняли в нем, когда назвали его „Султаном Огненным“; но едва ли поверили, что он „посланник Божий“, „второе воплощение Пророка“, даже когда прочли его воззвание к мусульманским шейхам и улемам: „От начала мира на небесах было написано, что, уничтожив всех врагов Ислама, низвергнув кресты, я приду с Запада, чтобы исполнить свое назначение“. „Так-то я потешался над ними, – прибавляет он, вспоминая об этом. – Это было, конечно, шарлатанство, но высшего порядка“. И уверяет: „Вся армия вместе со мной переменила бы веру шутя“».