Размер шрифта
-
+

Как он будет есть черешню? - стр. 26

– На что жалуетесь? – спрашивает невролог. – Раздевайтесь. Повернитесь. Повернитесь. Наклон. Руки вперед. Пальцем до носа. Теперь левой…

Он тычет мне в поясницу и над лопатками.

– Так больно? А так? Хорошо. Наклон. Тут беспокоит? В ногу отдает?

О да, доктор. Еще как беспокоит. И тут, и вот тут, и, что называется, по периметру. И в ногу отдает, как без этого. А плечи так просто узлом завязаны.

– Одевайтесь… Присаживайтесь… – Доктор внимательно разглядывает мое лицо и тянет: – Э-э-э. Да у вас депрессия!..

Ах, нет, доктор. Никакая это не депрессия, это отчаяние! Прекрасное и точное, незаслуженно забытое русское слово. «Депрессия» – это где-то там, за границами нашей реальности. За границей. Там, где порядок и логика. Где, занимаясь от скуки самоедством или случайно загнав себя на работе ради вполне конкретной прибыли, социально защищенные люди идут к психологам за таблеточками от бессонницы, потому что в детстве мама их не любила. А у нас – только «отчаяние», только полная безысходность. И от тебя ничего не зависит. Вообще ничего.

Доктор пялится на меня, изучая; я, изучая, пялюсь на доктора.

– Вам нужно знаете что? – бодро восклицает он, и я приготовляюсь выслушать рецепт. – Красное белье!

– Что, простите?

– Красное белье! – Глаза доктора сияют лихорадочно. – Красный цвет – он дает энергию! Вы не представляете, какой эффект!

Лицо у доктора уже не багровое, а цвета кремлевской стены. Из глубин памяти всплывает фраза «скончался апоплексическим ударом», набранная капслоком. Но тут же отмечаю машинально: это не из книги, это из фильма. Из какого?! Абсурд накатывает большой волной – и накрывает… Опять непроизвольно наворачиваются слезы.

– Вот видите! Вы уже и плачете! – сияет доктор. – Самая настоящая депрессия! – В голосе его – торжество. – Красное белье! Поверьте! Вы не пожалеете!!!

И я ухожу. Даже забываю выписать направление на уколы.


Помощь, как это часто бывает, приходит откуда не ждали.

Один из наших постоянных авторов просматривает верстку и проверяет правку, пока я в другом конце комнаты жалуюсь коллегам на жизнь. Не сказать чтобы я кричала, но помещеньице после последнего переезда у нас крошечное, и он все слышит.

Он лауреат или как минимум финалист всех наших литературных премий и пары ненаших. Переведен на европейские языки и на китайский. У него тиражи и почет. Только я редактировала четыре его книги – а сколько их всего, я не помню. Про него говорят – «прижизненный классик» (не без иронии, но и не одной иронии ради). Характер у него, по общему разумению, довольно скверный, с редакторами – приличная случаю дистанция. Мне бы и в голову не пришло обратиться к такому человеку.

Страница 26