Как он будет есть черешню? - стр. 25
– А знаете, мамочка… – говорит Илья Валерьевич раздумчиво, – вам ведь повезло…
– Повезло?! – едва не ору я. – Это называется – «повезло»?!
– Повезло, – повторяет адвокат твердо. – Мы с Иваном поговорили… он ведь, этот Димыч, у него не гашиша просил. Вот уж нет. Просто ваш добренький неиспорченный ребенок ничего другого достать не смог, опыта не хватило. И денег…
– А что же тогда… – теряюсь я. И сердце в очередной раз ухает куда-то в пятки (еще одна фигура речи, подкрепленная, на опыте последних дней, вполне реальными физическими ощущениями).
Илья Валерьевич вздыхает и поднимает глаза к потолку, разводит руками. У него рубашка с коротким рукавом, загорелая кожа, сильные мускулы, чистые вены… Едва ли он нарочно так руки развернул, чтобы видно было, какие они чистые, но все равно, спасибо, дорогой Илья Валерьевич, я поняла.
Андрей за моей спиной делает то, чего я от него не слышала ни разу за двадцать лет брака: выдает длинную матерную тираду (как человек, постоянно работающий с текстом, я машинально отмечаю: весьма заковыристую и складно скроенную).
– Сидеть бы ему не пересидеть, не будь он такой наивный лопух… – добивает Илья Валерьевич. – Гашиш – это так, баловство. По сравнению, конечно… Вот только много он нес. Плохо.
Много – это, если я правильно запомнила, девять граммов. В голове немедленно заводится «девять граммов в сердце постой, не лови…» Или все-таки «не зови?» И нужен ли там предлог «в»? Иногда я думаю, что тексты – мое проклятие.
Мы ходим и ходим, просим и просим, ничего не получается, и, как всегда в стрессовых случаях, у меня начинаются неприятные шевеления в спине – пока еще слабые, но ощутимые. Я отлично знаю, во что это выльется через неделю-другую, если не принять меры.
И я записываюсь к районному неврологу.
Невролога (кто бы сомневался) опять сменили. На сей раз это задумчивый мужичок с багровым лицом, и я очень надеюсь, что это у него такой нетипичный цвет летнего загара, а не то, на что это похоже.