Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым - стр. 108
Прекрасно видно, насколько закончен, отработан в слове и прояснен до малейших деталей бывал его текст. Саня любил кинематографическую метафору, применяя ее к способности словесного образа давать изображение в динамической зримости. Статья о «Медном всаднике» строится на том, что в ней угадывается голиковский подтекст, связующий государственную, петровскую Россию с личной судьбой. Кто-то, быть может, скажет: давно известно, что конфликт «Медного всадника» лежит в сфере столкновения личности с государством, и остается решать лишь, к какому из двух полюсов смещает изображение и оценку авторская точка зрения. Это так, если полагать делом исследователя редукцию произведения к некой общей идее, перетягивая канат смысла от одной отвлеченности – «государства» – к другой – «личности». А. Фейнберг мыслил задачу иначе: показать, как отвлеченности наполняются смыслом в кругу пушкинских ассоциаций, его исторических размышлений, какими были точки соприкосновения пушкинского опыта с сюжетом поэмы.
А. Фейнберга оставляли совершенно равнодушным отвлеченно идейные изыскания, независимо от их идейной установки – марксистской, экзистенциалистской или любой другой. Впрочем, не увлек его и порыв тогдашних архивных юношей с их целью – во что бы то ни стало первыми найти и опубликовать. Этого азарта он был лишен и любую находку считал пустой, пока она не поставлена на свое место, не начала работать на смысл. Поэтому же так долго он оттачивал каждый свой замысел, не довольствуясь яркостью догадок, пока они не стали необходимой деталью, оживляющей целое. Он начинал архивный поиск лишь после того, как точно знал, что нужно искать. Невозможно сказать, когда он начал заниматься Пушкиным, поскольку вырос в атмосфере этих занятий, ежедневного обсуждения того, что делал отец, что вообще делалось в пушкинистике. Записи их разговоров на разные темы сохранились в архиве И. Фейнберга. Но он ссылался на Саню и публично. Так, в 1969 году, выступая в Актовом зале МГУ и говоря о проблеме реконструкции не дошедших до нас текстов, в частности – Гераклита, он сказал:
Мой сын, студент-филолог, когда я с ним делился этими мыслями, верно сказал, что не только дошли до нас мысли Гераклита, но можно надеяться, что сохранилось самое главное и яркое, потому что то, что дошло, сохранилось, главным образом, в цитатах у последующих писателей или в произведениях противников, которые полемизировали и при этом давали трибуну своему противнику, скажем, тому же Гераклиту, цитировали с целью или превознести или с целью опровергнуть его, приводя из него наиболее важное, наиболее яркое