Изумрудный плен - стр. 5
– Это изумруд! Он идеален. Цена баснословная. Думаю, может быть оценен дороже, чем подобной величины бриллиант, – сказала она.
Фомин протянул раскрытую ладонь. Эмма вложила в нее сокровище, которое тут же исчезло в кармане куртки богача.
– Ну, что ж, – сказал он, – миссия выполнена. Давайте восстановим прежний порядок, и уходим.
Входная дверь за грабителями закрылась, и в квартире антиквара вновь воцарилась настороженная тишина.
Глава 2. Шумерская табличка
Вечером в апартаментах Фомина раздался телефонный звонок. В трубке послышался голос Эммы:
– Олег Борисович, у меня все не выходит из головы, зачем Елисеев держал украшение в железном ящике. Знаете, среди археологов есть поверье: железо отпугивает потусторонние силы.
Фомин хмыкнул:
– Эмма Михайловна, вы же ученый, трезвомыслящий человек. Подобное поведение совершенно иррационально, не имеет под собой разумных оснований.
– Суеверие – осколок древней правды, Олег Борисович.
Мужчина среагировал:
– У вас какое-то наивное желание видеть собственную картину мира. Сорвите с глаз покрывало мистики, и осознаете всю бессмысленность таких предположений. Занимайтесь расшифровкой глиняной таблички. Встречаемся через три дня.
Разговор закончился. Необычно взволнованный Фомин заходил по комнате: «О чём она? А если всё же права, и заблуждаюсь я? Не лучше ли ей всё объяснить, сделать своим союзником? Нужно подумать».
Табличка из обожженной глины у него появилась пару месяцев назад. Фомину позвонил Игнатьев, известный в определенных кругах торговец краденым.
– Олег Борисович, вы так давно не заглядывали в мой магазин, что я было подумал, не променял ли мой лучший покупатель искусство на плотские удовольствия.
– Дорогой Павел Сидорович! Удовольствие доставляет возможность тратить деньги и время, а вот искусство наполняет нас образами, экспрессиями, пониманием своего жизненного предназначения. Что касается плотских, то бишь чувственных, удовольствий, то Лев Толстой сравнивал их с грехом.
Они встретились в небольшом магазинчике дешевого антиквариата в тихом переулке Арбата. Игнатьев, знаток человеческой психологии, досконально освоивший свое преступное ремесло, слыл лучшим продавцом ворованных раритетов, причем со стажем. Поседевший сухопарый старичок лет восьмидесяти имел острый взгляд и пытливый ум. Он метко заметил:
– Жизнь коротка, искусство вечно!
Фомин усмехнулся:
– Все мы теплим надежду на бессмертие. Конечно, я имею в виду бессмертие души.
Лукавый взгляд Игнатьева говорил, что он приготовил богатому покупателю что-то необычное:
– Знаете, Олег Борисович, есть смутное ощущение, что физическое бессмертие человека достижимо.