Измене доверяют, как лисе - стр. 3
После успешной высадки союзников в Нормандии Кушман понял, что пришло время действовать. Тогда-то он и намекнул начальству, что в решающий момент будет разумнее перевести его поближе к передовой. Мужчины, годные к военной службе, шли на вес золота; у Кушмана была безупречная репутация верного слуги, и намек его был встречен с энтузиазмом. Через несколько дней Кушман получил назначение в отряды охраны СС и прибыл в концлагерь Берген-Бельзен заместителем коменданта. Должность была выбрана не случайно: за кулисами Кушман подергал за нужные ниточки. Бельзен был первой вехой на пути к спасению.
Затем нужно было найти британского солдата, чью личность Кушман мог бы присвоить. На это потребовалось время и огромное терпение. В итоге Кушман выбрал Дэвида Эллиса – у того не было ни родни, ни связей, ни, судя по всему, друзей. Что еще важнее, Эллис был единственным выжившим из батальона, вдребезги разбитого при Дюнкерке.
Выудить из Эллиса нужную информацию не составило труда. Кушман умел пытать людей. Когда Эллис обезумел от боли, у него развязался язык. Подделать записи было еще проще: Эллису досталась личность одного из бесчисленных мертвецов Бельзена, а Кушман припрятал его бумаги, чтобы позже ими воспользоваться. Наконец, когда Эллис метался в бреду, перерезать ему горло оказалось совсем уж легко.
Время пришло. Британская армия находилась в миле от ворот Бельзена. Хирш мертв, а больше никто в лагере не знал, что Кушман – англичанин. С маскировкой было почти закончено. Глянув в зеркало, Кушман даже рассердился. Перед ним было землистое, болезненное лицо с грубыми чертами. Если бы не глаза, это лицо могло бы принадлежать любому Гарри, Дику или Тому из трущоб. Но глаза были хороши. Серые с голубым отливом, жесткие, настороженные, опасные. Лишь по глазам можно понять, что он за человек.
Со вздохом сожаления Кушман избавился от черных усиков, которые отпустил довольно давно, в бытность свою членом Британского союза фашистов.
Теперь выстрелы звучали в опасной близости. Кушман взял нож, вытер лезвие и глянул в зеркало. Он гордился своей выдержкой. Гордился своей холодной жесткостью. Не медля, он раскрыл анатомический атлас, необходимый для финального этапа маскировки. Авторучкой провел черту от правого глаза до подбородка, посматривая на картинку из атласа и стараясь не попасть на лицевую артерию. Затем снова взял нож и, стиснув зубы, вонзил острие в лицо. Он знал: чтобы прятаться под бинтами, нужен неподдельный предлог. Другого способа не было, и Кушман не дрогнул.
Нож оказался неожиданно острым. Не успев толком понять, что происходит, Кушман располосовал щеку до кости. Меж алых краев раны показалась блестящая белая кость и желтые коренные зубы со множеством амальгамных пломб. Выронив нож, Кушман пошатнулся. На шею ему хлынула кровь, лицо превратилось в маску боли. Он вцепился в стол. Сознание начала накрывать пелена обморока, черного как смерть.