Измена. За что, любимый? - стр. 18
Меня бьёт дрожь и поздний откат. Как же мерзко было то, что происходило сегодня. За всю мою жизнь мужчины, окружавшие меня, относились ко мне с трепетом, берегли и лелеяли. Я впервые столкнулась с неприкрытой мужской агрессией и испугалась до чёртиков…
Кто бы знал, как мне сейчас хотелось к Гене — большому, сильному, надёжному. С ним всегда была уверенность, что никакие беды мира не коснуться меня. Они просто разобьются о каменную глыбу — моего мужа, как волны бьются об утёс…
Рука сама тянется в сумочку за телефоном.
Плевать на всё. Я готова простить даже измену. Принять его сына. Пусть… Лишь бы он был рядом. И это чувство защищённости, к которому я так привыкла. Только сейчас понимаю, почему мужа и жену называют половинками. Действительно, чувствую себя сейчас ополовиненной и слабой. Немощной. Одинокой…
Мама ставит чай:
— Тише, малыш, уже всё в порядке.
Мотаю головой:
— Ни черта не в порядке, мам… — и скулю, как побитая собака, — не могу без него…
Понимаю, что в плаче моё лицо некрасиво кривится, но мне сейчас не перед кем красоваться…
— Сэлли, детка! — раздаётся сзади.
Или есть перед кем? Ведь таким именем меня называл только один человек. Оборачиваюсь и… залипаю. За эти три года Рустам возмужал, повзрослел, сейчас его щёки покрывает лёгкая щетина. Его не портит. Только делает ещё красивее. Я и забыла, как он хорош. Яркая, харизматичная, восточная внешность…
Сползаю со стула, кидаюсь к нему. Мне сейчас нужно в мужские объятия. Нужно спрятаться, нужно быть беззащитной, чтобы мужчина встал между мной и действительностью, как щит.
Рустам обнимает меня одной рукой, прижимает к каменной груди, гладит по спине. В другой — сжимает букет пионов. Белых и розовых. Зефирных. Моих любимых. Он помнит, какие цветы я люблю. Как трогательно. Он прибежал ко мне сам, узнав, что я чуть не пострадала. А Гена — нет. И это больно царапает по и так раненной душе.
Пионы пахнут одуряще сладко, приторно, забиваются в нос. К горлу подступает тошнота. Закрываю рот рукой, выскальзываю из его объятий и опрометью мчусь в туалет. Едва склоняюсь над унитазом — как меня выворачивает наизнанку. Сознание мечется, отыскивая причину… Чёрт. Похоже у моей тошноты тот же корень, что и у задержки. Уже на три недели.
Нет…Нет… Почему сейчас?
Вместо радости, которую испытывает женщина, почувствовав подобные симптомы, меня охватывает отчаяние. Кое-как встаю и дотягиваюсь до аптечки. Как раз здесь, на первом этаже, в туалетной комнате у нас хранилась основная масса лекарств. Для них — специальный шкаф, который мы называли аптечкой. С тех пор, как мне исполнилось восемнадцать, мама всегда держит тут тесты.