Измена. Я заставлю тебя простить - стр. 7
— К чему это всё? — я даже не сразу понимаю, что произношу это вслух. Настолько сами по себе выпадают тихие слова.
Он берёт меня за руку, я выдираю пальцы.
Становится мерзко. Рот наполняется слюной, тошнит…
Наверное, он замечает это, потому что не пытается больше прикасаться.
Это на него непохоже. Он никогда не идёт на компромиссы. Раньше меня это устраивало, он получал всё, что хотел. Потому что я очень хотела отдавать, хотела радовать. И он всё же никогда не переступал границу.
Теперь всё иначе…
— Я виноват перед тобой, — сверлит меня взглядом, будто считывая каждую эмоцию. Точнее… их отсутствие. Я так и сижу, сгорбившись, надеясь только на то, что на разговор хватит сил. И на то, чтобы переодеться, выйти отсюда, сесть на автобус и ехать так далеко, как это возможно. — Мне хотелось острых ощущений, — говорит просто. — Но теперь понимаю — это того не стоило.
Я словно отхватываю пощёчину.
В груди клокочет такой сплав боли, злости и отчаяния, что сидеть дальше страшной фарфоровой куклой без движений просто нет сил.
Я ударяю его по лицу.
Глаза застилают слёзы, голос срывается:
— Это всё, что ты можешь мне сказать? Оно того не стоило? — всхлипываю. — Смерть нашего ребёнка не стоила того удовольствия, да?
Меня начинает колотить, с каждым вздохом истерика лишь накатывает с новой силой.
«Хотел острых ощущений…»
Что это значит?
Что это значит?
— Что это значит?
Лишь чудом замечаю, что он выгибает бровь.
На скуле ещё остался отпечаток моей ладони. Но скоро сойдёт. Я почти не вложила в удар сил. Нечего было вкладывать.
— Ребёнок? — он будто бы только слышит о нашем малыше! Как будто это с кем-то другим мы выбирали имена перед свадьбой. — Нет, любимая, я о твоём состоянии.
— Как ты можешь? — я начинаю уже натурально скулить, отползая от него подальше, едва не сваливаясь с кровати. — Тебе всё равно?
— На выкидыш? — морщится Игнат, нависая надо мной. — В этом проблема что ли?
4. Глава 4
— У тебя сердца нет… — всхлипываю я.
Игнат смеётся, будто безумец. Что-то нехорошее мелькает в чёрных глазах. Он забирается на мою койку прямо в обуви и кладёт ладони на мои плечи. Когда пытаюсь вырваться, вцепляется мёртвой хваткой, заставляя вскрикнуть от боли.
— Посмотри на себя, — говорит, — на кого ты стала похожа, Лера? Моя Лера… О чём ты говоришь? О каком ребёнке? Которому несколько недель? Да ты больше в больничке его оплакивала, чем вообще знала о его существовании.
Он едва ли не рычит.
Настолько уверен, что прав. Что моё поведение — абсурд.
Мой ребёнок — абсурд.
Наш ребёнок…
Не могу ничего ответить, не могу перестать рыдать. Единственное, что делаю — борюсь с тошнотой. Но тряска Игната совершенно не помогает.